Он видел, что кровавый поток остановился на крошечном расстоянии от удара. А теперь и вовсе начал развеиваться.
– Но ка-а-ак?! – закричал король, вцепившись в волосы и вытягивая их в стороны. – Какого дохлого дракона ты еще жив?!
Он даже оглянулся на собственных колдунов, чьи тела сейчас лежали разбросанными вокруг него в нелепых, неестественных позах. Как будто сомневался, что они действительно мертвы.
Но уж тут вариантов быть не могло: алые разводы на белоснежной одежде говорили сами за себя. Как и крупные лужи крови, от которых уже было некуда деться.
Но Джоксар словно не замечал, как его ноги хлюпают в липкой жиже, продолжая топать и кричать:
– Почему, раздери тебя дракон Рока, ты еще жив?!
А Дрейгон вдруг поднял руки, на глазах начинающие чернеть и вытягиваться. Опустил голову, взметнув водопад черных как ночь волос, превращающихся в перья. А когда вновь взглянул на своего брата изумрудно-зелеными глазами ворона, хрипло каркнул так, что его голос разнесся на всю округу, сотрясая стены Антрацитового замка:
– Я больше не Дрейгон из рода Ранвидаль. Я – ворон. – Взмахнул огромными мощными крыльями и взмыл в небо.
И в тот же миг магия черной эпитафии окончательно развеялась.
Двенадцать колдунов погибли напрасно.
Антрацитовый принц остался жив.
* * *
Дрейгон закрыл глаза, на миг утопая в воспоминаниях прошлого, а затем негромко проговорил, продолжая прерванный разговор с горгульей Рока:
– Ты всегда улавливала отголоски моих мыслей, Хьельгвирана, но не сегодня.
Тяжелые каменные веки статуи снова с хрустом открылись, желтые глаза слабо полыхнули.
– Вот как? – переспросила она. – Что же терзает тебя сегодня, Антрацитовый принц?
Дрейгон молчал. Смотрел перед собой в черноту лунной ночи и не знал, что ответить.
Беспокоило ли его что-то?
Если бы он ответил «да», это означало бы, что он чувствует.
А это было слишком сильно сказано. Под ребрами оставалось холодно.
Но Дрейгон не мог не признать и того, что с появлением Мартеллы в его жизни что-то изменилось. И теперь он ощущал себя странно. Каждый раз, когда он находился в обществе этой вздорной недоведьмы, которую проще было бы придушить, чем научить колдовать, ему… становилось интересно.
Интересно жить.
А это было уже из ряда вон для человека, лишенного сердца, души и даже имени.
Поэтому он продолжал молчать и смотреть вдаль.
– А… понимаю, – вдруг проговорила горгулья, хрустя камнями где-то у себя в горле. И тоже взглянула вдаль. Но ненадолго, потому что почти сразу она повернула голову в сторону покоев Мартеллы Довилье.
Дрейгон вздрогнул и даже слегка нахмурился.
Он хотел бы знать, что именно там поняла Хьельгвирана. Настолько хотел знать, что его это начало нервировать.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он наконец после продолжительного молчания, в течение которого проклятая горгулья отказывалась заканчивать свою мысль. – Что я влюбился? Ты сама отобрала у меня возможность любить, заменив ее Искрой Огня. Я больше этого не умею.
Он ждал какого угодно ответа, но не того, что горгулья затрясется и из ее клыкастого рта донесется скрипучий смех.
– Я не лишала тебя возможности любить, – ответила она, взглянув на него жгучими горящими глазами. – Я лишь превратила огонь твоего сердца в Искру дракона Рока. Причем я сделала это бескорыстно, только из любви к тебе.
Дрейгон недобро усмехнулся, повернувшись к демону огня.
– Бескорыстно? Ты надеялась, что я влюблюсь и сгорю изнутри, а моя душа достанется тебе. Таково условие договора.
