Уна украдкой покосилась на Джерри, который грыз ногти; она поняла, что он задает себе тот же вопрос: «Что я здесь делаю?» Они смотрели друг на друга, ни слова не говоря. Зеркало над баром использовалось двояко: чтобы шпионить за другими и проверять, в порядке ли прическа. Время от времени один из них открывал рот, чтобы начать фразу, но так ничего и не произносил. Другой тоже в свою очередь пытался, но ничего не выходило, разве что колечки дыма от «Честерфильда». Им бы хотелось сказать друг другу что-нибудь небанальное. Они понимали, что должны быть достойны друг друга. Что беседу еще надо заслужить. Порой они обменивались междометиями, но львиную долю времени в свою первую встречу (добрых полчаса как-никак) провели, потягивая маленькими глоточками мартини с водкой и внимательно вглядываясь в дно своих стаканов, словно искали там сокровище, или оливку, или немного храбрости.
– …
– Хм…
– Я…
– …
– Гм…
– Жарко…
– Да…
– …
– Эта песня…
– Smoke Gets in Your Eyes?
– Может быть…
– Мм…
– …
– …
– Красивое название…
– О да…
– Здесь дым всегда застилает глаза…
– Лучше всего ее исполняет Фред Астер… он танцует, будто скользит…
– Как по льду в лаковых туфлях…
– Мм… А знаете, что вы на него немного похожи?
– А?
– …
– Вы так говорите из-за моего длинного лица.
– (Смущенная улыбка.)
– (Растерянный вздох.)
– Передайте мне пепельницу, пожалуйста…
– Держите…
– Это правда, мое лицо имеет форму земляного ореха.
– Да нет же, он очень красив, Фред Астер.
– Простите, что спрашиваю, но… Сколько вам лет?
– Пятнадцать, а что?
– …
– …
– …ничего…
– А вам?..
– Двадцать один…
– …
– …
– Знаете…
– Что?
– Я молчу, но… мне не скучно.
– Мне тоже.
– Мне нравится молчать с вами.
– …
– …
Здесь я прекращаю фиксировать диалог двух рыб, а то читатель подумает, что я тяну резину ради лишних строк (это правда) и что он недостаточно получил за свои кровные (а вот это неправда). Как бы то ни было, я привожу в точности первый не-диалог между Уной О’Нил и Джеромом Дэвидом Сэлинджером. Сидя рядом лицом к залу, эти двое пребывали в таком ступоре, что не решались даже взглянуть друг на друга. Они смотрели на мельтешение официантов и слушали, как надрывается оркестр под висящими над ним воздушными шариками. Уна теребила салфетку, Джерри принюхивался к своему стакану, как будто что-то смыслил в мартини, другой рукой вцепившись в подлокотник своего кресла, точно страдающий аэрофобией перед взлетом. Иногда он поднимал бровь или обе. Все знают, что такое «small talk»,[37] а Уна и Джерри в этот вечер изобрели «silent talk».[38] Многословное молчание, лакуна, полная недосказанного. Все вокруг них поднимали шум по пустякам, они же проявляли немое любопытство. Это не могло не раздражать – такая внезапная глубина среди нью-йоркского легкомыслия. Эти двое, чувствовавшие себя одинаково неуютно, должно быть, испытывали облегчение оттого, что могли наконец помолчать в унисон. Компания вернулась за столик, устав от флирта и танцев. Трумен смотрел на Джерри с умилением и отпускал замечания вроде:
– Говорят, Орсон снимает фильм о семействе Херст.[39] Ни одна газета про него не напишет!
– Кончайте пожирать ее глазами, darling. Это уже неприлично, попытайтесь хотя бы рот закрыть.
– Вы видели «Великого диктатора»? Чаплин уморителен, но странно было слышать его голос. Мне казалось, он должен быть ниже.
– Такая прелесть, когда он подражает немецкому, – вставила Кэрол. – «Und Destretz Hedeflüten sagt den Flüten und destrutz Zett und sagt der Gefuhten!»
