Уна. Семь прях. Книга 4 - страница 7

Лурда и три ее дочери жили на острове Элиша, самом крайнем из всех Семи островов (если не считать моего острова-веретена, конечно). Человек-Солнце привез меня туда поздним вечером четыре дня назад. Он нес меня в темноте, от усталости я ничего не видела, не понимала и даже не могла разлепить глаза. Потом он постучался в какой-то дом, и ему открыла высокая толстая женщина. Она ахнула и сказала:

– Входите, входите же скорее!

Они посадили меня на стул, а сами шептались долго и сердито. Потом толстая женщина налила в корыто воду и велела мне раздеться и залезть в него. Человек-Солнце ушел, не сказав ни слова. Я сидела неподвижно на стуле, а потом вдруг начала падать. Толстая женщина охнула, подхватила меня и сама раздела, усадила в корыто, долго терла меня какой-то жесткой тряпкой, ворчала что-то про мои волосы, они ей не нравились, но других у меня не было. Кажется, я так и уснула в этом корыте, потому что, когда пришла в себя, было уже утро, я лежала на узкой кровати, одетая в какую-то длинную рубашку, а вокруг меня столпились три девочки с белыми волосами и очень синими глазами.

Я смотрела на них, а они – на меня. Потом одна, самая высокая, сказала:

– Смотри, у нее черные волосы.

– И прозрачные глаза, – ответила другая, поменьше.

– Эрли, дурочка, что ты болтаешь, прозрачных глаз не бывает!

– А у нее прозрачные!

– Просто очень светлые!

– Где мама ее взяла?

Тут в комнату зашла толстая женщина, увидела меня и сказала:

– А, проснулась! Вот и хорошо! Сейчас я тебя покормлю, а потом будем знакомиться.

Она выгнала девочек из комнаты, поставила на стол чашку с рыбным бульоном и даже хотела покормить меня с ложки, но я испугалась. Неужели я совсем больна, что она так обо мне заботится? Я умру, как старик? Тогда толстая женщина улыбнулась и сказала:

– Ну, ешь, ешь, тебе надо набраться сил, милая.

И я ела. Потом спала. И снова ела. И опять спала. В комнату заглядывали девочки, хихикали и убегали. Несколько раз на подоконник садилась Птица. Я поняла, что она живет где-то там, на улице, и была рада, что она меня не оставила.

Вечером толстая женщина села на краешек моей кровати и спросила:

– Как тебя зовут?

– Никак.

Я не думала, что у меня получится разговаривать. Все-таки почти всю свою жизнь я молчала, и слова не были приучены вылетать из моего рта. Но эта толстая женщина смотрела на меня так внимательно, что слова сами из меня выпрыгивали, будто рыба из воды в жаркий день.

– У человека должно быть имя, – сказала она.

– Значит, я не человек, – сказала я и вспомнила Ралуса. – Я пряха.

– О, ты умеешь прясть! Как хорошо! Научишь моих дочек? А то мне все недосуг.

Тут слова снова спрятались у меня в животе, и я опустила голову.

Я не умею прясть. Я ни разу не держала в руках веретена.

– А имя все же нужно тебе. Выбери сама, как хочешь называться, – сказала мне женщина и вдруг погладила по голове.

Я отпрянула, будто увидела летящий в меня камень.

Никто ни разу в жизни меня не гладил.

Никто ни разу в жизни ко мне не прикасался.

Не брал за руку.

Даже не смотрел на меня так долго.

Женщина задержала свою руку на моей спине, потом тронула за локоть и сказала, вздохнув: