– И часто в тебе это вдохновение просыпается? Я чисто из своего праздного любопытства спрашиваю.
– Каждую неделю, пока скучно не становится.
– Скучно? Татьяна! Для такого моралиста как ты – это почти грех.
– Ты слишком беспечный, Сережа, понимаешь? И все это тебе трезвый ум туманит.
– Ну уж нет, это забота по части алкоголя. А я, благо, еще слишком глуп, мне еще скучно не бывает, чтобы думать: книжки читаю, видишь, и улыбаюсь по утрам. Ты не думала, что излишняя серьезность – тоже своего рода беспечность? А если и выбирать, то я лучше подохну, чем сморю себя в скуке.
– А я бы с радостью сморила себя в скуке со смертельно скучным человеком. В вечные страсти, я, как девчонка, не верю. Скука – это нормально, а страсти – это тортик к чаю. А от тортиков полнеют и диабетом обзаводятся, сам знаешь. Но ведь нет – все вокруг такие незаурядные и веселые, книжки цитируют, и улыбаются от чего-то по утрам, что аж при всем желании не подохнуть от скуки. – Таня отвернулась в окно, зажав в руках полотенце, вроде с улыбкой, а вроде вот-вот слезы из глаз польются. И только под светом окна он увидел, как за одну минуту её лицо осунулось, глаза припухли, и, всегда ровная осанка, чуть пригнулась к полу. В душе почувствовал себя за это виноватым, и ему стало совершенно не по себе.
– Повезло тебе, что ты не сладкоежка. – поцеловал ее в щечку, и пошел собираться. Решил, что на картины не пойдет. Совесть не позволяет вот так взять и на все готовенькое пристроиться.
– Возьми и не спорь, – Таня агрессивно сунула Сергею билет на вечернюю выставку. – Не маленькие. Я тебя не на чай приглашала и стыдится не собираюсь. Если что понадобится – я позвоню. До скорой встречи, Сережка, вот теперь пришло время раскланяться! – она захлопнула дверь, и вызывала у Сергея чувство ничтожности к самому себе. Стоило признать, что только он начинал чувствовать свое превосходство в вымышленном словесном поединке, как она неожиданно доставала револьвер и стреляла на поражение, даже не дрогнувшей рукой. Она всегда побеждала резкостью сказанных слов и принятых решений. Особенно в минуты безнадежного падения собственного достоинства – это было ее неоспоримым превосходством.
Дойти до дома своего приятеля Сергею захотелось пешком, прогуливаясь, по еще непривычным, улицам города. На выходе из двора, на той же скамейке, сидела все та же женщина с «парадными», но уже в новой широкой шляпе. Меньше всего хотелось встретиться с ней глазами, но позже он подумал, что в ней определенно чувствуется какая-то существенность. Она сидела как-то статно, прямо, ее взгляд был преисполнен таинственной силой, худощавые руки, как и в прошлый раз, сложены ровно друг на друга, седые волосы аккуратно собраны в зачесанную шишку. Все это отдавало какой-то скверной приметой, так как всем известно, что достаточно не поздороваться с авторитетной женщиной на скамье у подъезда, чтобы прослыть невеждой, алкоголиком или наркоманом.
– Доброе утро! Чудесно выглядите! – и бровью не повела. – Вы знаете, а я начинаю привыкать к вам. Мне столько сегодня пришлось говорить, что тишина для меня – совершенно простое удовольствие. А у нас с вами неплохо получается общаться, не правда ли? Считаете иначе? Ну все равно вам рано или поздно это надоест, и тогда придется мне хоть что-то ответить, все еще возражаете? Напрасно. Место не куплено, вот и сижу, как вы тут, полноправно. Разговариваю. А может и сам собой, а может и сумасшедший. Я ко всему готов: беспечный дурак, сумасшедший, глупец, сволочь.
