Употреблено - страница 7

Натан сфотографировал, встал, подошел к Мольнару. Доктор откинул салфетку из медицинской ткани – на сей раз оранжевой, прикрывавшую Дунину грудь. Груди у нее были очень полные и в холодном свете хирургического светильника, возвышавшегося над столом, казались голубоватыми и нереальными. Натану хотелось передать производимый этим освещением эффект, именно поэтому он редко снимал со вспышкой, которая перебивала внешний свет. С десяток прозрачных пластиковых трубочек, тонких, как проволока, торчало из каждой груди, что придавало им вид зонтиков, вывернутых наизнанку сильным ветром.

– Снимите лучше это. Если хорошо получится, напечатаю и повешу у себя в ресторане.

– У вас в ресторане висят снимки из операционной?

– Нет-нет. Ваш будет первым. Думаете, испортят аппетит?

– Мне испортят, за это я вам ручаюсь.

Доктор расхохотался. От его упругого смеха маска надувалась и опадала. Мольнар согнулся пополам. Натану показалось, маска сейчас лопнет по шву. Он обвел взглядом остальных. Кто-то подмигнул Натану и пожал плечами. Мольнар, что тут скажешь. Обычное дело. Наконец доктор выпрямился и с некоторым усилием взял себя в руки.

– Я вас шокирую? А мы тут любим пошутить. В операционной это очень даже кстати. Операция, в конце концов, тоже шоу.

– Да, – кивнул Натан, – вы мне уже говорили.

Он поднес фотоаппарат к лицу, посмотрел в видоискатель, пожалел, что нет макрообъектива. Придется взять как можно крупнее, насколько позволит фокусировка, а потом обрезать кадр. В приближении груди показались Натану живыми существами, морскими животными, прикрепленными, например, к автокормушкам. Может, он надышался анестетика, пары которого витают в палате, поэтому в голову приходят такие странные образы? Натан тряхнул головой.

– Вам ведь хочется меня шокировать, а, доктор? – Натан медленно перемещал “Никон” над грудью, утыканной трубочками, плавно поворачивая пальцем кольцо зуммирования. Нос его расплющился о жидкокристаллический дисплей на задней поверхности фотоаппарата – Натан смотрел в видоискатель левым, более острым глазом и, когда произносил что-нибудь, кривил рот, как делают курильщики, разговаривая с сигаретой во рту, чтобы не дышать дымом на собеседника. – У меня такое чувство.

– Мне лишь хочется быть забавным. – Мольнар взял в руки ванночку из нержавейки, поковырял в ней указательным пальцем, словно старатель, моющий золото. – Для вашей будущей статьи в “Нью-Йоркере”. Всегда мечтал стать героем “Медицинской хроники”. Честолюбие тешит, и для дела польза.

Натан засмеялся, но снимать не перестал.

– Попасть в “Нью-Йоркер” – все равно что джек-пот сорвать. Этот репортаж я делаю наудачу.

– “Сорвать джекпот” – симпатичное выражение. Но человек должен надеяться. Я надеюсь на “Нью-Йоркер”.

– Честно говоря, и я надеюсь. Увы, профессиональная репутация у меня неважная. Медицинский факультет я так и не окончил.

Мольнар перестал возиться с ванночкой и посмотрел Натану в объектив.

– Положим, и я не окончил. Что не помешало мне сделать блестящую карьеру. И вас, я уверен, это тоже не остановит.

Натан не удержался, посмотрел на Дуню: слышала ли? Та в беспамятстве мотала головой, беспрестанно шевелила губами, улыбаясь на все лады, но глаз не открывала. Она летала где-то далеко. Мольнар сразу уловил, что означает взгляд Натана.

– Дуня все про меня знает. Когда я учился на медфаке, в Восточной Европе настали неспокойные времена. Беспорядок был в порядке вещей. Американцам не понять. Хотите взглянуть? Можно сделать хороший снимок.