В этот момент у фонтана началась сцена, не прописанная в сценарии: крепкий мужчина в смокинге ударил другого крепкого мужчину в смокинге кулаком в то место, в которое обычно вставляется монокль. Ударенный крепкий мужчина в смокинге молча, даже не выразив возмущения, взял стул и ударил им обидчика по тому месту, на которое обычно клеится фиговый листок. Логично было предположить, что они не сошлись во взглядах на живопись импрессионистов, эстетика которых на тот момент возобладала в зале, и их спор вот-вот вернется в искусствоведческое русло. Но нет, зачинщик с криком «Кота учить плавать!» уронил оппонента в фонтан и стал топить.
Импрессионисты самим своим появлением вызвали скандал. Ну что мне стоило в этот момент увести действо в эстетику Рубенса или малых голландцев?
Искусствоведческий диспут приобрел массовые масштабы: дамы синхронно удалились, очевидно, на террасу, а господа, вместо степенной беседы за сигарой, стали активно отстаивать свои «взгляды на живопись». Природа спора вызывала сомнения только по одной причине – доминирующим аргументом, который то и дело раздавался в зале, был «Кота учить плавать», а спорщики стремились макнуть друг друга в фонтан. Бритоголовое трио из тонированного джипа, отбиваясь бейсбольными битами, оттащило генерального директора от окровавленного господина в некогда белом смокинге, которого он самозабвенно погружал в фонтан, и сопроводило к выходу. Причину и повод войны, останавливая кровь, текущую из разбитого носа, объяснил мне директор по связям с общественностью:
– У нас каждый год перевыборы в совет директоров. Там пять мест. Два от парфюмеров, два от табачников. А пятое, – он оценивающе посмотрел на битву в зале, удовлетворенно оскалился, – пятое в следующем году у табачников, – и поспешил снова «связаться с общественностью».
Отозвав из зала всех артистов, я поинтересовался у хозяев заведения, почему они не вызывают милицию, на что мне спокойно ответили: «Все включено». Я стал звонить музам, с которыми обсуждал сценарий, – у одной телефон не отвечал, а вторая, будучи далеко от «поля боя», поблагодарила за восхитительно организованный бал, фальшиво «понадеялась на дальнейшее сотрудничество» и бросила трубку.
На лестнице, которую я превратил в «волшебную пещеру», увешав стены и потолки колокольчиками «музыка ветра», лежала мужская туфля огромного размера. Окровавленный «Золушка», потерявший эту туфлю, лежал несколькими ступеньками ниже. Колокольчики, всегда шепчущие буддистские мудрости, вызванивали что-то неприличное. Я мысленно перекрестил фотографа и покинул театр военных действий.
* * *
Услышав поворот ключа в замке, роскошный рыжий персидский кот Вальмон запрыгнул в ванну и стал рассуждать о пользе водных процедур. Я посмотрел на него… кот понимающе муркнул и попросился на руки.
Маленькая принцесса лежала в кроватке. Не спала, хотя часы показывали половину второго ночи. Она ждала моего возвращения, чтобы услышать рассказ о бале.
Я рассказал ей сказку. Про Золушку.
Регтайм
Allegretto
Аэропорт Ванкувера в последние часы полета представлялся мне одной большой курилкой. Виновата не зависимость от табака, а здоровое чувство относительно свободного человека, которому, по непонятной причине, не позволяют делать то, что он хочет. На поверку аэропорт оказался похож на гигантскую футуристическую пепельницу, к которой периодически подъезжали монорельсовые зажигалки. Таможенники были весьма подозрительны, в их глазах читалось недоверие, плавно переходящее в немой укор: «Почему вы без лыж?!» А с лыжами были все, кроме нас, и это несмотря на то, что до Олимпиады в Ванкувере оставалось еще месяцев пять. Таможенники тщательно обследовали всю нашу ручную кладь, тщетно пытаясь обнаружить в ней хоть какие-нибудь, ну хоть детские лыжи. Не нашли, злобно пожелали «приятного пребывания» с ярко проступающим подтекстом: «Эти русские думают, что им все позволено» – и…
