– Ну что, мать, завтракаем и потихоньку укладываемся в путь- дорожку, – с какой-то неописуемой тоской в голосе произнёс Дмитрий Устинович.
– Да, да, Митюшка, – ответила Варвара Степановна.
С этими словами она направилась к русской печи, вынула из нее чугунок с грибным паштетом и разложила ароматное кушанье в две большие миски: для взрослых и для детворы. Затем на столе появилась большая тарелка с нарезанными на ней кусками калача и перед каждым из едоков по фаянсовой кружке с молоком и деревянной ложкой – основному орудию для приема пищи. Перекрестившись перед иконой, находившейся в углу прихожей – кухни, родители присели за стол. Первым за ложку взялся хозяин семейства и со словами «Приятного аппетита» запустил свою ложку в миску с паштетом; и только после этого семейного ритуала засверкали красивые деревянные ложки у всей детворы.
Закончив семейную трапезу, все повыскакивали во двор, чтобы приступить к исполнению своих повседневных обязанностей по хозяйству. Только Устинья не присела к столу, сославшись на то, что дождется Ивана, вновь ушедшего на озеро. Варвара Степановна, прибрав со стола, обратилась к супругу не то с вопросом, не то с советом: «Ну что, Митюша, будем собираться?»
– Конечно, конечно, – ответил тот, направляясь во двор и что- то тихо бормотал, чтоб никто не слыхал его печальных мыслей вслух.
Пройдя по двору, он заглянул в каждый его уголок, как бы заранее прощаясь со всем, что было сделано и еще планировалось сделать по хозяйству, которое с таким трудом создавалось за все прожитые здесь годы.
Варвара Степановна прошла в горницу, открыла сундук, в котором хранила праздничные одежки и обувки всей семьи и красивые головные платочки, шали и пояса, доставшиеся ей от покойной матери Василисы. Отобрав все необходимое, предназначавшегося для неизвестно какой, но конечно же, не ближней дороги, она стала укладывать весь этот скарб в большую холщовую скатерть, при этом изредка смахивая набегавшую на глаза слезу.
Устинька, – обратилась она к только что вернувшейся со двора дочери, – я вот здесь отложила всю вашу с Ванечкой и Яшенькой одежку. Сундук вам на память от нас. Сделан он по заказу ещё моим покойным тятей.
– Ой, мама, о чём ты говоришь, – с печалью и неимоверной тоской по ещё не наступившей пока разлуке, ответила дочь.
– Вот что я вам с Ванюшей советую, милая доченька, езжайте-ка вы к Лукерье Степановне (старенькая, живущая в соседней деревне, сестра Варвары Степановны). Хотя у нее и своего семейства семеро по лавкам, но сообща всем будет легче.
Муж Лукерьи, участник гражданской войны, умер два года назад.
В этот момент в горницу вошел Дмитрий Устинович.
– Мить, а Мить, – обращаясь к вошедшему мужу, говорила Варвара Степановна, – я вот Устиньке советую вместе с Ванюшей и Яшенькой перебраться к Лукерье Степановне, ей как раз кстати нужны будут такие рабочие руки, как у нашего Ванюши.
– Ну что ж, я не против. Только вот согласится ли Иван? – ответил Дмитрий Устинович.
Как бы услышав данный разговор тестя и тёщи, в комнату вошел Иван.
– Тятя, что тут произошло? – почти с порога спросил он.
– Да вот, Ванюша, жили-жили и враз кулаками оказались, – с какой-то иронией ответил тесть.
– Они что, с ума посходили? – выпалил с негодованием Иван.
– Выходит, что так, – в том же тоне продолжал Дмитрий Устинович.
– Никуда вы не поедете, несправедливо всё это. Я вот дядьке в Оренбург напишу, как-никак в командирах вместе с Чапаевым в гражданскую воевал.
