Секретарь тоже меня узнал по прошлым встречам, он славился изумительной памятью на лица. Вместе с секретарем меня наконец заметил и барон, он радостно замахал свободной рукой, приглашая к костру. В другой руке он умудрялся держать одновременно и чашу с тем напитком, что называется монгольским чаем, и четки, которые появились у него вместе с монашеским одеянием.
«Алексей Васильевич, вас мне бог послал!»
Унгерн широко улыбался, хитро сощурив правый глаз, вид при этом имел заговорщицкий. Усищи и рыжая многодневная щетина несколько старили его, однако резкие движения и энергия, присутствовавшая во всех его действиях, напоминали о том, что он молод и полон сил.
Я поклонился секретарю и поздоровался с ним по монгольскому обычаю. Поинтересовался, как прошла поездка и каково здоровье добродетельного Джа-ламы. После короткой ритуальной части улыбнулся барону, который завороженно смотрел на нас, стараясь, как мне показалось, запомнить слова и жесты, чтобы воспроизвести их при подвернувшемся случае. Учеником он был способным, полученные знания в монгольском использовал охотно и без комплексов.
«Чем же я могу вам помочь, Роман Федорович?»
«По части перевода можете! Я так понял, что этот „сокол без стекол“ – чиновник Джа-ламы или кто-то из его свиты, поскольку в авто сидел рядом с ним. Вот хотел побыстрее на встречу напроситься, а то, боюсь, охотников и без меня предостаточно. Видали, сколько народу у юрты собралось? Может, этому денег дать, чтобы все устроил деликатно?» И Унгерн едва заметно покосился на секретаря.
«Не стоит, поверьте. Вечером нас примут. Сначала я улажу все дипломатические дела, а потом походатайствую за вас. Джа-лама охоч до новых знакомств и непременно с вами пообщается».
«А вы поможете мне с переводом?» Унгерну удалось произнести фразу таким образом, что было непонятно, вопрос это или все же утверждение.
«Я с удовольствием поприсутствую, однако по-русски Джа-лама говорит немногим хуже нас с вами, так что переводчик вам не понадобится».
Секретарь откланялся и покинул нас с бароном, а мы, поев вареной баранины, отправились на небольшую ознакомительную экскурсию по монастырю. Унгерн всем живо интересовался, хватал лам за одежду и требовал от меня перевести то одно, то другое. Я уже начал подумывать о том, как бы поделикатнее отделаться от навязчивого и деятельного барона, но неожиданно прибежал секретарь и попросил нас следовать за ним в юрту Джа-ламы.
Правитель Кобдо восседал среди подушек на главном, дальнем от входа в юрту месте. Позади него стоял дорожный сундук. Хозяин юрты был почтенного возраста, имел квадратное лицо, седые, почти всегда сдвинутые брови, а его массивная нижняя челюсть в моменты задумчивости выдвигалась вперед, что вместе с другими чертами придавало Джа-ламе свирепый вид. Под мышкой был закреплен маузер, с которым он не расставался почти никогда. По правую руку от правителя Кобдо сидел древний старец в диковинной шапке, увешанный сотнями амулетов, в руках он держал четки с бусинами из птичьих черепов. Как я понял, то был личный гадатель Джа-ламы. Больше в юрте никого не было. Секретарь проводил нас лишь до порога, откланялся и, пятясь, исчез. Войдя, я поклонился хозяину юрты и произнес соответствующие приветствия. Барон удивил меня тем, что довольно точно повторил приветствие и тоже низко поклонился, приложив руку к сердцу. Нам было предложено прилечь за импровизированный стол, представлявший собой просторную кошму с большим блюдом мяса посредине. Взяв из центра блюда вареную баранью голову, Джа-лама вынул из нее глаз. Затем приподнялся, обошел нас сбоку и, шагнув к барону, поднес к его рту угощение. Барон все сделал правильно: он открыл рот и позволил правителю вложить туда вареный глаз, после чего, не морщась, прожевал его и проглотил. Джа-лама вдруг неожиданно для всех громко захохотал, похлопал Унгерна по спине влажной от жира рукой и, вернувшись на свое место, начал беседу. Говорил он с характерным степным акцентом, слова подбирал вдумчиво, речь его была неспешна, изобиловала паузами, которые никто из собеседников не смел нарушать.
