Урман - страница 5

Я подъехал к деревенской пристани, только сошёл на берег – подходят две старушки. Немного постояли возле мёртвой матери, посочувствовали мне и сказали, чтобы шёл в контору к председателю колхоза и просил помощи. Сами вызвались обмыть тело и найти для покрывала холст.

Председатель, фамилию его не помню, оказался на месте. С ним ещё был агроном Аргутов. Он дал двадцать пять рублей на похороны, а могилу мы копали с председателем вдвоём. В это время на конюшне запрягли лошадь в ходок и к берегу мы подъехали на транспорте. Мать уже лежала в гробу, одета и накрыта холстом. Хоронили вчетвером – мы с председателем и две старушки.

Вот до чего окаменело сердце, – за весь день я даже не заплакал, а хоронил мать, как чужую женщину. Но когда вернулся с кладбища и подошёл к лодке, которая была пуста, а на рыбачьих вешалах покачивало ветром одежду и постель матери, у меня кепка поднялась на кудрявой шевелюре. От ужаса волосы встали дыбом. Не помня себя, я рухнул лицом на какой-то пень и ревел, как зверь, изнемогая от горя. Куда идти? Куда ехать? В Рабочем кроме могилы сестры, никого нет. Бежать? Поймают, да и куда?

Время двигалось к вечеру, когда нашёл в себе силы выехать в обратный путь. На закате доехал до Жёлтого яра. Там решил переночевать. Развёл на берегу небольшой костерок, повесил котелок с водой, присел на брёвнышко, смотрю на огонь, а в голове не единой мысли о моём дальнейшем пребывании на этой негостеприимной земле. Поплыл, как по течению. Надо ехать – еду, а куда, зачем, а главное – к кому?..

Пишу эти строчки, когда мне за семьдесят, а такого горя, такого пережитого ужаса никогда больше не испытывал.

Всю жизнь помню это, как самое страшное из того, что ожидало меня ещё впереди.

Ко мне подошли мужики. Они собирались рыбачить неводом, а лодку кто-то угнал. Спросили, – можно ли поехать на моёй? Пригласили и меня с собой. Рыбачить неводом я уже умел хорошо. Меня посадили на корму лодки, как заправского башлыка. Прямо у деревни забросили снасть и потянули. Было их шесть человек. Я сижу на корме и расправляю невод. Поймали центнера три. Насыпали почти целую лодку, а сверху загрузили невод. Лодку гнал я, а мужики шли по берегу. Они набрали себе рыбы кому сколько надо, а в лодке осталось ещё центнера полтора.

Думаю, – что мне делать с этой рыбой? Второй день пошёл, как во рту не было ни крошки, а есть не хотел. В темноте с берега разглядел избушку и решил попроситься ночевать. Там жили старик и старушка. Как оказалось – очень славные люди. Пустили меня в дом без разговоров. Я сбегал на берег, набрал крупной рыбы, нам хватило на ужин и на завтрак. Утром ещё притащил старикам рыбы и отправился дальше. Вот до чего были честные люди, – за ночь никто не взял из моей лодки ни одной рыбёшки.

Еду, а рыбы в лодке ещё порядочно. Ладно, думаю, повезу, если протухнет – выброшу за борт. Проехал всего километра четыре – навстречу большая лодка с парусом. В ней человек десять.

– Рыба есть? – Кричат.

– Есть! – Отвечаю.

Подъехали к берегу. Они купили у меня четыре ведра и дали десять рублей. Это была экспедиция таксаторов. Я немного растерялся, не веря своим глазам. Таких денег давно не держал в руках. От волнения забыл сказать им «спасибо». Проехал ещё километров пять. Вдруг слышу, стучит катер – нефтянка. Она так гремит, что слышно её по реке на несколько километров. Приближаюсь к катеру, слышу, кричат: