Лейтенант увидел огромный диск луны, заглядывающий в окно. Вздохнул и сладко потянулся. Он дома – в своей спальне, но один. Жены нет – может быть, вышла на кухню. Хотя… почему он решил, что один? Женский силуэт выступил из-за шторы – тонкая гибкая девическая фигура в прозрачных восточных шелках. Танец живота… Слышны тугие звуки бубна. Нежный живой голосок что-то бормочет в ритме танца.
– Шехерезада… – откуда-то из глубин сознания выплыла ленивая мысль… – Шехереда…
Лейтенант проснулся оттого, что солнце достало его своими безжалостными лучами. Губы обметали горячка и жажда – лейтенант не мог открыть рта. Тело затекло от неудобной позы.
Солнце стояло в зените и немилосердно жгло. Казалось, кто-то шутки ради сфокусировал через лупу его лучи именно в том месте, где прятался в каменной щели лейтенант. Даже нагромождение сухого кустарника над головой не спасало – тени почти не было.
Лейтенант смотрел в бездонный сияющий провал неба и наблюдал, как высоко-высоко парит, раскинув крылья, едва видимый в синеве коршун. Его чёрный силуэт выписывал круги, постепенно приближаясь к центру – видимо, внизу, на земле была обнаружена добыча. Птица терпеливо и плавно кружила над ней, выжидая удобной минуты. Вот коршун почти вертикально упал и скрылся за каменными громадами скал.
Лейтенант закрыл глаза. Он потерял много сил, и сейчас ему трудно было даже просто смотреть в небо. Солнце проникало и сквозь закрытые веки – чистое алое зарево стояло перед глазами. Но через некоторое время алый цвет ушёл и засиял золотой, переливающийся бело-серебряными бликами. Раскалённый воздух, казалось, извлекал последние остатки влаги из лёгких, каждый вдох и выдох давались с трудом.
Жажда, перейдя свой апогей, как бы перестала ощущаться, и лейтенант забыл о ней. Он понимал, что к вечеру может не выдержать зноя. Впадать в бредовое состояние не хотелось, да и не имел он права на это – вдруг во время бреда выдаст себя неосторожным звуком или движением. А вдруг погоня уже идёт по пятам, и афганская овчарка уже вышла на след. Лейтенант всё-таки не заметил, как снова уснул, а может быть, улетел в провал угасающего сознания.
Картина одиннадцатая
Лейтенант совершенно отчётливо видел, как идёт по извилистой тропинке к бедной сакле, прилепившейся к серой громаде скалы. Из тёмного провала двери выходит ослепительная Шехерезада. Она одета в платье, похожее на индийское сари и украшенное драгоценными жемчугами, бриллиантами, самоцветами. Платье сверкает всеми цветами радуги. Сияют и огромные глаза Шехерезады.
Её улыбка, словно магнит, притягивает лейтенанта, и он идёт к ней. Нет, он летит, а рядом с ним в хрустальном просторе неба – Шехерезада. Они долго плавают среди облаков, как невесомые пушинки, не чувствуя притяжения земли, держась за руки, словно дети.
– Шехереза-да-а-а-а… – кричит лейтенант, – я люблю тебя!
– Д-а-а-а… – откликается далёкое звонкое эхо.
Лейтенант знает, что ни одной секунды, даже доли секунды, не сможет прожить вдали от этой, такой родной и такой печальной улыбки. Он будет смотреть на Шехерезаду всю жизнь и всё равно не насмотрится.
Нет, они не расстались, разъехавшись в разные стороны. Лейтенант знал всей кожей, сердцем, душой, что Шехерезада чувствует то же самое. Только сейчас, летая с нею среди белых облаков, он понял, что сделал всё не так. Он должен был поехать в тот далёкий город Балхаш и увезти её от кого бы то ни было, потому что кроме них двоих не могло быть никого третьего. Почему он так ошибся? Почему?
