Садовский поцеловал Алю в лоб, пожелал ей спокойной ночи и завалился в свой номер.
– Тю… И это мужик… – укоризненно раздалось за его спиной.
«В который раз пытаюсь начать беспорядочную половую жизнь, но эта проклятая разборчивость…» – сокрушенно вздохнул он и, не разуваясь, упал на кровать. Все это он уже проходил множество раз – пьяное гульбище, всполохи веселья далеко за полночь, отхаркивание мокроты, падение в провал полуобморочного сна… И ничего, кроме тяжкого похмелья, стыда и раскаяния поутру. «Боже, помоги мне домучить, дотерпеть, извести еще один день жизни, дарованной тобой в этом прекраснейшем из миров!»
Вдруг над самым его ухом кто-то громко и отчетливо произнес:
– Отпусти ты меня, сынок, не могу я больше…
–Ты что, бабка?
– Нету сил моих…
– Нельзя! Мне тебя еще через дорогу перевести надо!
– Сил моих нету… Немцы…
Садовский приподнял голову и прислушался. Звук доносился из розетки. Очевидно, в соседнем номере кто-то на полную дурь включил телевизор.
– Немцы, как жить дальше?
– Как, как? Каком кверху!
Садовский встал, вышел в коридор и постучался в номер, в котором проживали тугоухие постояльцы.
– Бабка, ты где? Дорога есть, теперь бабки нету.
– А зачем нужна дорога, если через нее нельзя перевести бабку? – доносилось из-за двери.
Не дождавшись ответа, он вошел и тут же услышал запоздалое приглашение:
– Проходи, уважаемый!
– Сам-то я в дверной проем пройду. А вот мое эго…
За столом сидели двое – мужчина постарше и мужчина помоложе, оба в затасканном, как у Садовского, камуфляже. На столе стояла бутыль без опознавательных знаков и акцизной марки и был разбросан всякий мусор – хлебные корки, рыбьи плавники, шелуха от семечек.
– Мы тут отдыхаем, – пояснил тот, что был постарше. Он был похож на притворяющегося интеллигентом нагловатого очкарика. Очень распространенный тип, особенно среди владельцев личного автотранспорта в средней ценовой категории. На его простом лице – глаза чуть навыкате, щеки студнем, подбородок внахлест – заметно выделялся прекрасно вылепленный римский нос времен упадка империи. Несмотря на позднее вторжение непрошенного гостя лицо это не выражало ни настороженности, ни недовольства – напротив, светилось радушием, душевностью и пьяной добротой.
– Вы не могли бы приглушить звук вашего телевизора?
– Мешает спать? – искренне удивился хозяин номера.
– Нет, просто я не разделяю точку зрения режиссера. И сценариста. А также того немца, который посоветовал нам жить каком кверху…
– Аналогично!
– А еще мне жаль бабушку. Совсем она заплутала по жизни. И во времени…
– В общем, как и все мы… В России у честного человека три исхода: погибнуть на войне, сгинуть в тюряге или спиться. Поверь, я знаю, о чем говорю… Я – Петрович. А это Гена…
Тот, что был помоложе – худощавый парень лет тридцати, внешне обычный заводской работяга или сантехник – кивнул, соглашаясь со всем вышесказанным. В каждой компании есть такой Гена – человек, к которому апеллируют. Он всю дорогу молчит и ничем не обнаруживает своего присутствия; ест как все, пьет как все, держится с достоинством, а когда надо вставить пару веских слов – вставляет. В общем, время от времени поддерживает разговор или принимает чью-либо сторону. Поэтому без него не начинают…
– Михалыч.
– Выпьешь, Михалыч?
– В моем организме и без того выпала годовая норма алкогольных осадков. Но посидеть посижу. За компанию. И даже, пожалуй, выпью.
