Плечи Зудина часто и мелко вздрагивали то ли от смеха, то ли от рыданий, он опустил голову и Коста не видел его лица.
Лысый толстяк отложил трубку в сторону. Вгляделся в Антона. И коротко сказал что-то Эмину – Коста не расслышал.
Антон, зажмурившись, вскинул длинный подбородок и тонко завопил:
– Не буду… играть этот херов фарс! Не буду!
Крик его, как у раненного зайца, был страшен и… Что «и» Коста додумать не успел. Зудин раскрыл обезумевшие глаза и уставился на Косту. Оцепенение наконец спало. Тело будто поднялось вверх, пузырясь от ярости – Косте всегда казалось, что злость превращает его кровь в газ и десятикратно обостряет зрение.
Вот и сейчас он увидел, как высунулась из плюща голова шмеля, увидел его выпуклые гуманоидные глаза. Эйфория бешенства отталкивала землю из-под ног, легкие разворачивались в груди. Бешенство от того, что Зудина мучали перед ним, не спрашивая, не считаясь, и тем самым совершая насилие над самим Костой, заставляя его ненавидеть себя.
В два прыжка он достиг Антона, толкнул его плечом, и оказался перед Исмаилом. Сжал кулаки, подобрался. У Исмаила под черной футболкой напряглись бицепсы, глаза цепко следили за Костой, но сам он не шевелился. Зудин сзади страшно захрипел, словно отдавая концы. Коста едва успел развернуться, чтобы подхватить его. Не удержался на ногах и оба рухнули на землю.
Зудина корежили судороги. Рот широко раззевался в безуспешном вдохе, в уголках рта повисла слюна, глаза закатились.
Косту грубо оттолкнули в сторону, и голова критика опустилась на колени лысому. Толстяк крепко ухватил чахлую зудинскую руку и вонзил в нее неведомо откуда взявшийся шприц.
– Он – эпилептик? Астма?
– Задыхался часто… Нервный. Не знаю, – ответил Коста.
Зудин задышал ровнее, закрыл глаза.
Обернувшись на движение, Коста застыл. Олуша скорбно глядел на Антона, склонив голову набок, как олененок. Вместо майки с пятном на нем красовалась свежая рубаха.
Ярость, сдержанная припадком Зудина, снова выгнула спину и кинула тело Косты вперед. Вместо крови осетинские предки с ножами в зубах кружили сейчас в его венах. Коротко вдохнув, он съездил кулаком по уху Олуши. Тот охнул, согнулся и отскочил назад. Но Косте он был уже не интересен, ему хотелось разнести здесь все.
Он бросился к соседнему столу, задел ножку стула, на котором сидела грудастая. Девица заголосила и плюхнулась на колени к своему пухлому соседу. Тот взвизгнул и прикрылся за ней, как за щитом.
Разодрать их мягкие тела! Бить друг о друга лбами, пока не сдохнут!
Но его схватили за плечи.
«Исмаил!» – со злым восторгом догадался Коста.
И откинул назад затылок. Угодил в плоть, радостно осклабился.
Первые секунды Косте везло. С разгона он ударил локтем под дых противнику и – с разворота, ногой – в бедро. От остальных ударов мерзавец уклонился. Судя по резким броскам, дядин оруженосец был профессиональным бойцом. Исмаил каким-то змеиным движением скользнул за Косту и заломил ему руки за спину. Правое запястье пронзила боль, добежала по жилам до мозга и Косту едва не вырвало. Продолжая держать его руки скрученными за спиной, Исмаил толкнул Косту в плечо и повалил хребтом на стол. Коста сжал зубы, чтобы удержать кислый ком, подкативший к кадыку. Сквозь радужные змеи перед глазами с удовлетворением отметил кровь на верхней губе склоненного над ним смуглого лица. Исмаил разогнулся, разжал руки. Убедившись, что тяжело дышащий племянник хозяина нападать не собирается, скользнул в заросли акации. Коста скосил глаза – сквозь прыгающую муть, как на старой пленке увидел удаляющуюся по дорожке фигуру – эту чуть прихрамывающую походку Эмина он помнил с детства.
