Да что? Смерть, конечно. Савелий ощущал её дыхание, видел белые нити тумана, тянущиеся с болота к барскому дому. Нет, не выжить барыне. Да он и так это знал. Видел. Ежели повитуха за ребёночка поборется, вероятно, сможет спасти, но, если нет… Двойные похороны на погосте барин проведёт, обоих оплакивать будет. И супругу, и доченьку не родившуюся.
Отогнав мрачные мысли, Савелий зашагал быстрее, вот уже мост показался в рыжем свете лампы, и тут он снова увидел лошадь. Она стояла под мостом и пила воду, но, будто почувствовав его взгляд, вскинула голову и заржала, словно силясь сказать ему что-то. Да только не понимал он лошадиного языка, бросил сквозь зубы: «Сгинь!» и продолжил свой путь.
На стук ему не открыли. Послышался шорох за дверью, затем осторожный голос Кузьмы.
– Кому неймётся там? Ночь на дворе…
– Кузьма, это я Савелий.
– Почто бродишь, Савелий? – так и не открыл дверь управляющий.
– Ко мне мальчонка хозяйский прибился. Из дома сбежал, напуганный. Так я его у себя в мастерской оставил, спать уложил. А сам вот… предупредить пришёл.
– Добро. Иди спать, Савелий, покуда беды не случилось.
Заскрипели половицы, понял мастер, что Кузьма ушёл из сеней. Он снова хотел постучать, спросить, что в доме происходит, да передумал, опустил руку, направился по тропке к мосту. Прав Савелий, поспать надо. Мастер вздохнул досадливо, не вышло поработать сегодня, ни на дюйм не продвинулся.
А утром с мальчишкой Егоркой прилетела к его избе страшная весть.
– Барыня померла! – во всю глотку вопил мальчишка, – Дядька Савелий! Барыня померла!
Савелий как раз умывался над тазом с водой, услышав дурную весть крепко выругался шепотом и цыкнул на мальчишку.
– Цыц, Егорий! Алексашку разбудишь.
– Ой… – выдохнул Егорка, – Он тут, да? То-то давеча на глаза не попадался… Так это… мамка его померла! Дитя родила и отошла, – бубнил он, не понимая, почему мастеровой так спокоен, будто и не принёс он весть о смерти хозяйки.
– Я слышал, – заверил его Савелий. – Не след голосить на всю округу, говорю, Алексашка здесь. Малой он ещё, негоже ему от тебя страшные вести узнавать. Пусть отец расскажет.
– Понял, – закивал Егорка и попятился. – Ну я пойду, да?
– Иди. Скажи Кузьме, что я подойду скоро. Вот только мальца до дома сведу.
Егорка хлопнул глазами и, словно заяц, припустил к усадьбе.
Глава 4
Похороны Артура назначили на среду. С утра Ваня заехал за Диной и вместе они поехали к моргу. Не успели подойти, тут же их окружили коллеги. Похороны похоронами, но вид у всех был такой, будто стряслось что-то ещё, не менее страшное и непонятное. На лицах недоумение и растерянность, а ещё страх и, наверное, неприятие. И точно…
– Слышали новости?
– Вчера Володя со столярного цеха собой покончил!
– В окно вышел! Ни с того, ни с сего! Прямо на глазах у жены!
Ваня, растерявшись от множества голосов со всех сторон, замотал головой. До него с трудом доходил смысл сказанного. Володя? Добряк и балагур? Да более жизнелюбивого человека даже представить нельзя! Замелькали картинки перед глазами. Вот Володька с гитарой у костра. Сидит, задумчиво глядя на пламя, вот ударяет по струнам, вскидывает голову и затевает что-то такое, отчего хочется пуститься в пляс, ну или подпевать, как минимум. Вот он в цеху, за работой. Ваяет что-то, мурлыкая песни под нос, отступает от верстака, любуется собственной работой, и глаза горят, и улыбка с лица не сходит. Вот на лыжах летит с горы, неумело, коряво, естественно падает, да неудачно, распарывает руку веткой. И все суетятся вокруг, а он откидывается на снег и хохочет, интересуясь, заснял ли кто-нибудь его феерические кульбиты. Володя не умел грустить. Всегда и всем улыбался открыто, а конфликты… да с ним невозможно конфликтовать! Даже от сурового шефа ему не доставалось, кажется ни разу. Разве такой светлый и открытый человек мог решиться на такое?! В голове не укладывается.
