Усадьба - страница 12

А сейчас я без друзей, без родителей, без дома, и сижу на кровати трусливого слизняка, который боится сказать мне в лицо, что я ему противен, что я воняю, чтобы я ушёл. Что ты дёрнулся, не ожидал? Обидно? Переживёшь. Такие как ты всё переживают.

Около нашего посёлка, тогда ещё посёлка, пока комбинатик не загнулся, развлечений было не найти. Мужики на выходных ездили в Бабаево, закупались нужным товаром. Отец с матерью, чтобы приучить меня к культуре, постоянно возили в Ленинград. Каждая поездка – как праздник. Насколько вы, местные, не цените, в какой красоте живёте. С одной из тех поездок всё и началось.

Мы тогда ехали на электричке обратно в наш посёлок, когда чёрт меня дернул спросить отца, есть ли где‑нибудь в нашем захолустье что‑нибудь старинное.

Спросил бы я у матери, которая в тех краях родилась и всё знала, она бы ответила – нет, и на этом точку поставила. Но я спросил у отца. А он был приезжий, не смотри, что родители питерцы. Его семья вернулась из мест отдалённых, о чём никто особо не распространялся. Кроме того, он верил в тот строй, который сейчас поливают грязью. И был атеистом.

Поэтому, хотя мама и рассердилась и запретила ему говорить, он впервые рассказал мне об узмаковской усадьбе. Я заинтересовался, полез расспрашивать, что за усадьба. Отец охотно пояснил мне, что жил в наших краях раньше барин, крепостник, а девок было у него видимо‑невидимо. Мать хотел этим насмешить. Только та не засмеялась. Плохое место, так тогда сказала. Тут отец рассердился, назвал её дурой. Я помалкивал, но про «узмака» запомнил. Потом поспрашивал у Вадьки с Антохой – те тоже ничего про эту усадьбу не слышали. Тогда я выждал, когда отец придёт с работы в хорошем настроении, а мать с сёстрами уйдёт к соседке полоскать бельё, и пошёл на приступ.

Отец тогда уже начал сдавать, на сланце долго не проработаешь. Но ещё мог и подраться, и налево сходить, хотя у нас и выбора в посёлке особо‑то не было. В тот вечер он малость поддал, поэтому рассказывал охотно. Сам усадьбу видел, ходил туда, когда только приехали в эти места, ещё до свадьбы с мамой. Идти прилично, через железку, потом ещё километров пять. Дороги давно нет, никто туда сейчас не ходит, даже грибы с брусникой в другой стороне собирают, так что можно и заблудиться. Развалины там. Колонны большие остались. Вообще, посмотреть любопытно, но просто так погулять не пойдёшь, слишком далеко. Да и не ходит туда никто. На этом месте он матерно выругался в адрес деревенских. С ними у отца отношения так и не сложились, баб он и за людей‑то не считал, а с мужиками время от времени дрался так, что поселковый милиционер маме прямо в глаза сказал, что рано или поздно та овдовеет. Напророчил, ха! Батя его на десять лет пережил.

На этом месте Нилов прервался и замолчал. Прождав пару минут, Артём заёрзал. История не впечатлила его. Развалившихся дворянских усадеб на Северо‑Западе, конечно, не так много, как в центральной части России, но и не бог весть какая это редкость.

– Вот тогда мы и тронулись туда: Витька рыжий, Антошка и я, – рассказ продолжился. – По отдельности двинули, чтобы потом по шеям не схлопотать. Им тогда шестнадцать было, мне семнадцать, опять старший, но родители тогда в деревнях детей в ежовых рукавицах до свадьбы держали, не то что вас сейчас. Каждый отпросился по своим делам, чтобы в работу не запрягли, а вместе мы собрались уже возле станции. Антоха с собой пса захватил, дворнягу. У них козы были, без собаки никуда. Та прыгала, резвилась, глупая, не знала, куда ведём.