– Обыкновенно?
– Конечно. Надо же мне куда-то смотреть, не всё ж в потолок пялиться. Ну да, особой любви у меня к таким как он, нет и быть не может… Крутой он, видишь ли… Ну и вали в крутую клинику – там и лекарства покруче, и палаты отдельные, и Вованы тамошние по-другому пахнут!
– Ха-ха-ха!.. Вот это вряд ли… А когда он рассказывал про усы?
– Какие усы?
– Он говорил, его отец отращивал какие-то особенные усы – как у Владимира Мулявина – был такой певец…
– Помню такого… И что?
– Нет, ничего. Наверное, мне просто показалось. Тем более, во времена моей молодости и вашего с ним детства такие усы носили очень многие. Мода была такая
– Да, пожалуй.
– А ваш отец?
– Что – мой?
– Тоже усач, как и вы? Или вы их себе срисовали с кого-то другого? Согласитесь, такие нынче не часто встретишь!..
– Нет у меня отца. И матери нет. Умерли они.
У Алексея в кармане пиликнул мобильный телефон, он остановился, а химик по инерции сделал ещё несколько шагов и лишь тогда, оглянувшись, заметил: собеседник стоит, держась правой рукой за левое запястье.
– Что с вами, Лёша? Опять срыв?
– Н-нет, просто перебой какой-то… Знаете, я, наверное, вернусь в палату.
– Да-да, конечно. И я тоже, на всякий случай.
– А вам-то зачем? Гуляйте спокойно.
– Нет, пойду с вами. Спокойно гулять всё равно уже не получится.
На обратном пути у хирургического корпуса Котов притормозил.
– Вы идите, а я тут, на минуточку…
– Да ничего, я подожду. Опять к сестре?
Алексей кивнул, подошёл к той же задней двери, и через минуту оттуда выглянула та же стройная блондинка в розовом костюме. Объятий на сей раз не было – брат с сестрой поговорили совсем недолго, и Алексей вернулся к химику. Женщина помахала рукой брату, поклонилась Лекарю и скрылась в дверях.
– По праву старшей считает себя обязанной контролировать мой режим, – пояснил Котов, – Спросила на посту, как дела у братца, а они меня и заложили. Она мне эсэсмэску: «А ну давай назад!..»
– Молодец, уважаю!.. А на мой взгляд она не выглядит старше вас… Что касается контроля, ничего не поделаешь – женщины все таковы. На годик всего раньше и появилась на свет, а руководит, будто вы ей в сыновья годитесь… Сигареты хотя бы не отобрала?
– У нас чуток иначе. Но похоже, да-а… – младший брат невесело посмеялся, – До обыска пока не дошло. Ерунда, завтра специально спрошу у Аркадьича добро на променад, и никаких проблем.
Разговор об усах и родителях продолжился на завтрашнем вечернем моционе, и вскоре после его начала Лекарь был не рад, что завёл беседу на эту тему. После ужина, едва он подался к дверям палаты, Котов уже с разрешения врача увязался следом. С четверть часа шли молча, а потом младший вернулся к вчерашней теме.
– Вы вчера спросили, не с отца ли я срисовал свои усики?
– Ну, не так уж меня это и волнует. Если вам неприятно, можете не говорить.
– Не беспокойтесь, ничего неприятного здесь нет. То есть история, конечно, нехорошая, но жизнь назад не повернёшь.
– Может, не надо, раз нехорошая?
– Не о погоде же нам трепаться… Так вот, о моём папе. Усов он никогда не носил, а умер, когда мне было восемь лет. Точнее, погиб в аварии.
– Он был водителем, как и вы? Дальнобойщиком?
– Нет, ничего похожего. Был обычным инженером на телезаводе, и неплохо в общем жили мы… мама бухгалтер там же, он технарь, Лика… это сестричка моя, она на пять лет старше, и я. Квартиру строили кооперативную, а пока перебивались у бабушки, маминой матери. Тогда многие так теснились, не одни мы, да вы это знаете не хуже моего. Всё надеялись на лучшее – вот-вот дела в стране наладятся, и заживём по-человечески. А когда началась эта катавасия с перестройкой, завод упал, и папины-мамины надежды упали вместе с ним.
