– Я не враг тебе и Руси. Крови еще много прольется. Ты можешь многое сделать, чтобы ее потоки уменьшились.
– Если князь отстранит пернов и повалит Перуна…
– Киженя тогда уже не будет, хотя лучше, чтобы он был.
– Почему?
– Кижень во многом зависим от князя. Он может не совершить резких действий. Ведь могут и перейти меру княжеские людни…
– Что предвидишь?
– Проклятие может упасть на род Владимира. Только сделает это не Кижень.
– На меня намекаешь?
Кудес лишь грустно усмехнулся.
– Нет, ты такой глупости не сделаешь. Впрочем, если будет помутнение, то все может случиться. Знай, проклятие не выход. Оно лишь ухудшит положение дел.
– Но кого-то же ты имеешь в виду?
– Разве так важно имя? На самом деле если не один, то второй совершит то, о чем я говорю.
– Знаешь, как избежать наговора?
– Не видеть во Владимире врага и лица, которое все желает на свой лад переиначить, чтобы основать династию и стать, как василевс, кесарем.
– А если так есть? Что тогда?
– Владимир все больше себе не принадлежит. Он выполняет замысел ромеев. Они здесь прочно усесться хотят, да так, чтобы на спинах русичей в рай заехать, где за счет нас безбедно жить. Что ты возьмешь с князя, который только лишь исполнитель? Что, когда он все больше запутывается? Может, ты его захочешь вразумить? Так это – напрасное дело. Владимиру все большее удовольствие начинает доставлять игра во власть. Он не хочет ничем уступать василевсу и ромеям. Он хочет, чтобы они его признали равным себе. Однако так не будет. И это на самом деле князя гложет все больше. Ведь поход, который весной начнется, все от того, что Анну вроде как не дают Владимиру, а он воев ромеям предоставил. А раз так, то где плата?
– Породниться хочет, но счастья не будет князю, – слегка прищурился Сварий. – Не его поля ягода Анна. Темна она сутью своей, в сердце нет добра, одно страдание и ненасытное желание власти. Откуда оно?
– А ты не можешь посмотреть, что стоит на роду василевса? Ты полагаешь, что на нем только одно проклятие? Анна – несчастная женщина. Она – всего лишь расчет, как та гривна, но слишком тяжелая, если на шею повесить. Можно быстро выдохнуться и из жизни уйти преждевременно. Бросит ее Владимир, но позже…
– До тяжких годин мы дожили, – молвил, вздыхая, Сварий.
– У тебя есть выход. А то, я смотрю, еще немного и ты запричитаешь, как верный и ревностный христианин.
– Хочешь меня задеть и обидеть?
– Говорю, что вижу и есть. Или ты хочешь, чтобы я сладкие речи вел и тебе умильно в глаза заглядывал? Я же не ромей-советник на службе князя. У меня интерес один: чтобы ты выжил, а перны друг с другом не передрались. Вас столкнуть лбами хотят, а вы вместо того, чтобы здраво рассудить, почти что в капкан сами идете. Только пощады лучшим из вас не будет. Тайно убьют и не побоятся ни Перуна, ни проклятий.
– Мириться, говоришь. И как мне, скажи, через себя переступить? Что я сказать должен Киженю? Что я ошибался, что он чист и второй рукой купцов не содержит, что роскоши не хочет?
– А я что, тебе все должен говорить да на блюдечке выкладывать? – слегка прищурился Кудес. – У тебя своя голова, вот и думай.
– От того, что узнал, голова кругом идет, – признался Сварий, косясь на Кудеса.
– А ты думал, будет легко? Я только лишь приоткрыл тебе то, что с большой вероятностью случится. Вот Илья может еще пару слов сказать. Илюша, я когда-то тебе врал, неправду говорил?
