1
Незнакомец с вещевым мешком за спиной остановил Гошку на окраине поселка.
– Как в Совет пройти, и еще в милицию?
Человек в шапке-ушанке с вылезшими клоками меха, телогрейке, разношенных сапогах не привлек внимание мальчишки: мало ли кто приходит в поселок? Другое дело громадный пес с испуганно-грустными глазами: незнакомец держал собаку на короткой веревке, не позволял отойти ни на шаг.
– Никуда не сворачивайте и упретесь в клуб, – ответил Гошка. – За клубом поссовет с милицией.
– Отгрохали клуб? Прежде не было.
– Давно, я еще в школу не ходил, – Гошка подумал и добавил: – Сейчас в поссовете никого нет – бухгалтерша приболела, а батя укатил на совещание в район.
– Кто у тебя отец?
– Председатель, – гордо ответил Гошка.
Человек всмотрелся в мальчишку, словно желал увидеть в нем что-то знакомое.
– Как фамилия?
– Захлебин.
– Ивана Захлебина сын?
Гошка кивнул.
– Вот бежит времечко – не угнаться, – незнакомец скривился и так грязно выругался, что Гошка опешил, подобную замысловатую ругань услышал впервые.
Потеряв интерес к мальчишке, человек дернул веревку, и собака безропотно задвигала лапами.
«Чудной пес, и дядька тоже чудной. На курортника не похож, те прибывают не пешими, а на личных машинах или рейсовом автобусе, привозят не собак, а детей. И не сезон пока – море стылое, горожане не рискнут искупаться», – подумал Гошка.
Вечером из райцентра вернулся отец. На пороге снял обувь, плащ, начал отфыркиваться у рукомойника, разбрасывать вокруг брызги. Закончив вытираться и вновь облачившись в рубашку, приказал сыну:
– Неси дневник.
Показывать дневник у Гошки не было желания, тому имелась веская причина – дневник хранил две двойки.
– Ты в субботу уже смотрел, – напомнил мальчишка.
– Не грешно посмотреть еще раз. Доставай и не спорь.
Гошка начал возиться с портфелем, будто заклинило замочек: отец, без сомнения, рассердится, увидев отметки, станет ругать, придется не в первый раз давать обещание исправиться, взяться за ум, не проводить много времени на улице, больше внимания уделять домашним заданиям…
Отец забыл о приказе, обернулся к жене:
– Слышала, кто к нам пожаловал?
– Ты про Егорычева? – спросила из кухни мать.
– Про него. Как увидел, чуть со стула не брякнулся. Считал, давно помер или сгинул, а он живехонек, только сильно постарел.
– Сколько сидел?
– Двадцать годов. Предъявил справку об освобождении, но не о снятии обвинения: предатель остается предателем. Думал, приехал на время в родные места, а он: «Насовсем остаюсь».
Гошка порадовался, что отец не вспоминает о дневнике, решил принять участие в разговоре родителей:
– Знаю этого Егорычева.
Родители удивились:
– Каким образом?
– А ну выкладывай начистоту!
Гошка признался, что встретил утром, только не знал, что это Егорычев.
– Спросил, где милиция и поссовет, не ведал, что построили клуб и батя председательствует.
Отец кашлянул в кулак, переглянулся с женой, сел ужинать.
«Пронесло! – обрадовался мальчишка. – Здорово отвлек внимание, не до дневника стало».
Но, закончив есть наваристый борщ, отец потребовал:
– Давай дневник.
Гошка сник: «Погорел. Оставаться за двойки дома не только сегодня, а всю неделю…» С понурым видом отдал дневник и отступил к окну, за которым шумело волнами море…
Было уже довольно поздно – телевизор выключен, свет погашен, когда Гошка услышал приглушенный разговор в соседней комнате.
– И меня страх обуял, как узнала, кто объявился, – говорила мать. – Тотчас припомнила, как он с немцами выгонял стар и млад на площадь, казнь свершали. Сама лишь на ноги встала, а сердце подсказывало, что творится страшное. Не забыть, как ревели мы в голос, а Егорычев покрикивал, требовал замолчать, как привели избитого красноармейца, что прятался в сарае, поставили у стенки и застрелили…
