И на него опять смотрели. Теперь взгляд был пропитан холодной и тёмной глубиной, откуда нет возврата. Пятый рванулся изо всех сил, водоросли дёрнули его назад…
В нос ударила тошнотворная вонь гнилых водорослей и сдохших морепродуктов. Он вплотную пребывал с кучей мёртвых перепутанных водорослей, а прямо перед носом из стеблей торчал побелевший высохший остов рака.
Он попытался встать на ноги и обнаружил, что воды по колено, а заваленный сухими водорослями берег начинается прямо перед ним. Нелепо переваливаясь из-за намокшего рюкзака и хлюпающих, обматывающихся вокруг голеней штанов, он побежал к ближайшей бетонной лестнице – подальше от воды.
Водоросли неприятно проседали под ногой, глаза цеплялись за торчащий из высохшего ила металлический мусор, в затылок дул слабый разогретый ветер.
Бетонные ступеньки располагались гораздо выше, чем ему казалось, но он одним броском с упором на левую руку закинул себя на однозначно твёрдый и горячий бетон и потом бегом вверх.
Отбежав метров на десять, Пятый заставил себя остановиться и обернуться. У каменной насыпи у моста недоставало камней, одна из плит мостового настила сломалась посередине и просела вглубь. Убогими пеньками торчали срезанные столбы фонарей.
Из-под отступившей воды торчали песчаные косы, почти смыкавшиеся друг с другом. По песку дальнего берега вилась добела выбитая тропинка, проползая под скелетами деревьев и сухими кустами. Идти туда, чтобы отдохнуть после купания, уже не хотелось.
Он оглядел себя и повёл носом. Пахло не ахти – вода была несвежая, но без гнилостности. А одежда с обувью сами высохнут – по такой-то жаре. Носки разве что выжать – чтоб ногу не натирали.
Он глянул назад, ища, на чтобы присесть. Из земли торчали только срезанные под корень остовы скамеек и чего-то ещё, расположенного вокруг столба побольше – когда-то это было беседкой.
Резать себе седалище их острыми краями было бы глупо. Сидеть на горячем бетоне вровень с ногами было неудобно повреждённой спине, колени мешали видеть скользкие шнурки, опять затянувшиеся в геркулесов узел.
Он встал на одно колено, скривившись, когда шероховатости бетона врезались в-из-под коленную чашечку. Ему никогда не удавалось расположиться так, чтобы было удобно и на кость не давило.
От неудобной позы начали подрагивать поджилки, а клятые скользкие нейлоновые шнурки никак не вязались в нормальный узел. Лучше бы он их вообще не трогал! Перила клятые…
В спину ему опять смотрели. Он обернулся – у подножия лестницы, ведущей к обелиску, стоял Второй, обхватив падающую голову рукой и медленно водил другой рукой туда-сюда, подавая сигнал.
Пятый помахал в ответ. Второй опустил руку и поник головой, обхватив её и второй рукой: его часто так накрывало, в подходящих и безосновательных местах, а таблетки из походной аптечки он почему-то не глотал. Из принципа, видно. Или из-за нежелания признавать себя больным.
Пятый сунулся было как-то – узнать. Второй мигнул, прокристаллизовался взглядом и… вышел из себя (разом став кем-то другим) резанув его сурово-злобным глазом так, что больше не хотелось. Вообще.
Впрочем, Второй никогда не жаловался на состояние, и на этом его душа успокоилась. Настолько, что можно было подойти поближе.
– Ну что… – Второй завис с немного сосредоточенным видом.
Это была его очередная странность – во время разговора он вдруг замолкал, будто заготовленный кусок текста куда-то исчезал. После рваной паузы, он продолжал, но пропустив изрядный кусок, который можно было восстановить.
