Он ещё раз осмотрел асфальт. Ни-ка-ких нарушений. Тогда он перевалился на карачки и осторожно пополз вперёд, ощупывая всё перед собой. Асфальт. Пыльный, выщербленный, потрескавшийся. Очень горячий, но не липкий. Положенный сюда давным-давно и с тех пор не тревоженный. Даже заплатками. Хороший асфальт. Надёжный. На века.
Его ухватили за воротник и поволокли вперёд.
– Хорош.
В этом весь Второй – минимум слов, смысл которых понимай как хочешь. Сам виноват, если понял неправильно. Иногда от него у Пятого трещала и шла кругом голова. Но Второго состояние спутника не волновало. Или волновало, но этого он никак не показывал. Из-за чего Пятый иногда был не прочь его убить. Чаще всего на ночёвке, когда Второй часами без движения пялился в закатное небо. Или так же часами палочкой расковыривал землю. То ли от дела, то ли от балды – Пятый никогда не мог уловить выражение его глаз, чтобы понять наверняка.
Метра через два, когда Пятый преодолел инерцию движения на четырёх конечностях, воротник отпустило. Идти не хотелось, но торчать весь день на солнцепёке без движения – слишком невыносимо. Он и не стал учинять претензию – Второму всё равно она была бы по барабану. Их никто не заставлял идти вместе – просто два человека сошлись и пока им удобнее, они идут вместе. Тяготить станет соседство – разойдутся.
Уйти им далеко не дали. Звук, похожий на удар огромной кувалды по огромной ржавой бочке с протухшими отрубями, плотно обступил их. Пятый закрутил головой, определяя источник звука. Пока не догадался посмотреть на Второго и проследовать за его взглядом. Там медленно оседал белёсый неровный столб – видимо, водяной.
– Э-э… это… что?
Второй облизал пересохшие губы, скривился от боли при прикосновении к запёкшимся кровяным коркам и с каким-то мазохистским злорадством сказал:
– Малая противокорабельная мина образца надцатого года. Нарвались-таки.
Место первое. Прохладность воды
Пока Второй, прихватив его для надёжности за руку, волочил куда-то в сторону от дороги, в безвольно мотающейся пересохшей голове Пятого с глухим стуком деревянных шариков стукались, подпрыгивали и закатывались на стенки две мысли: «на ровных дорогах не бывает бесследных ловушек» и «мины для кораблей ставят в море». На большее его не хватало.
Идти по высохшей земле опять было неудобно – неровности опять попадались периодически. Грядки? Да и что могло расти на этой каменной от безводья земле, которая уже не трескалась – настолько давно она не знала воды. Кактусы в этом направлении земного шара не растут. Или растут?
Впрочем, и эти мысли развития не получили.
Они оказались на асфальтовой аллее, усаженной колючими деревьями, чьи безлистные куповидные кроны переплелись между собой. А некоторые ветки отросли так низко, что можно было запутаться в них нестрижеными волосами. Или оцарапаться макушкой, этими волосами прикрываемой.
Редко высаженные деревья почти не давали тени. Но жара уже не валилась сверху сухим раскалённым ватным одеялом. Даже показалось, что спереди и снизу потянуло чуть ощутимой тухловатой прохладой. Прохладой, прохладой…
Пятый завозился внутри своей одежды, неожиданно испытав приступ дежа вю. Точно, он уже вдыхал этот гниловатый запашок. Когда они ползли вверх по склону и тот уже начал закругляться, он вдруг увидел (услышал, почуял пересохшей глоткой запах воды – наверно, всё сразу), как сбоку в бетонной плите, покрытой двумя ржавыми канализационными люками в крупную дырочку, что-то активно движется с характерным блеском и запахом.
