– Ясное дело, кому это нужно… – ответил Отто, делая вид, что все понимает без слов.
– Хороший ты парень, Отто, – ответил Альберт, как и каждый пьяный, с кем предпочитает не спорить его собеседник. – Как ты думаешь? Что лучше? Вино или религия?
– Думаю, что нет разницы. Они одинаково хороши и одинаково редки в наше время.
– Верно, – ответил Альберт. – Они одно. Ведь фантазия о вселюбящим боге, рае, вечной жизни – это тоже, что вино. Только бьет оно не по печени, а по мозгу.
– Я заметил, что современная архитектура похожа на футуристичные протестантские церкви в Исландии… У нас много церквей?
– О, церквей достаточно. И протестантских, и католических. И икон там полно… Святой Адольф, Святой Йозеф, Святой Герман… Но все же наши дома не похожи на церкви. Церкви просторные и с большими залами, дворами, в церквях мы поем гимны, тренируемся в строевой подготовке и занимаемся спортом. А дома наши лишь укрепленные железобетонные многоэтажки, защищенные от вражеских бомб. Вот и все, друг.
– Почему ты такой дружелюбный, как и твои друзья? – спросил его Отто.
– Дружелюбность или грубость – тоже вещи субъективные. Это я узнал на курсе философии. Одни воспринимают грубость за дружеское расположение, другие за отсутствие такта. Одни воспринимают дружелюбность за фальшь и ложь, другие за хорошие манеры. Философия учит не воспринимать все однозначно. Все имеет свой вид, в зависимости от ракурса, с которого ты смотришь. Тут философия близка к оптике. Не все могут посмотреть так широкоугольно, не у всех хватает разума взглянуть шире, как бактерия в сыре не сможет подумать о том, что ее Земля – порождение коровы, которой она никогда в жизни не видела.
– Но все же? – не унимался Отто. – Почему одни такие любезные, как ты и твои друзья в тире, а другие такие грубые, как продавщица в продуктовом?
– Пойми, ты не должен на них сердиться. Есть две Германии: старая и новая. Есть люди старой закалки, они грубы, прямолинейны и говорят, что думают, они не скрывают своих чувств. И есть новые люди, которые любезно себя ведут, они дружелюбны, как требуют правила современности.
– А если ли между ними разница внутри?
– Не думаю. Внутри все одно. Ты видел когда-то внутренности города?
– Не приходилось.
– По улицам ходит разная публика. И то, по чему она ходит совсем разное. Но будь то красивые ровные улочки для пешеходов в благополучных районах, или же разбитые дороги в промышленном секторе – под ними все одно: грязные зловонные трубы канализации и ливневых стоков, редко прочищаемые, кишащие заразными бактериями и грязными уличными крысами. Думаете бактериям и крысам есть дело до того, под чьей улицей они живут? Под богатой благопристойной аллеей пригородных домов партайгеноссе14 или под грязными проездами рабочих кварталов? Они скорее даже будут жить под богатыми улицами, полными хорошей еды в своих стоках, но вы никогда их там не увидите…
– Никогда не увидим… – вторил Отто.
– То-то и оно, – гордо подтвердил Альберт. – Мы не видим нутро этих поверхностно благопристойных людей, с их выхолощенными дежурными улыбками, стоящими на страже статуса их кварталов.
– Мне кажется, с тебя хватит, – сказал Отто и убрал бутылку.
Уже смеркалось. За окном зажглись огни. Альберт поджег несколько свечей, чтобы в комнате стало светлее.
– Огонь – прекрасное дело, – сказал Альберт. – Когда горит свеча – кажется, что в будущем нас ждет что-то великое.
