– Опять ты про свой дефицит… Может они живут чтобы получать удовольствие каждый день своей жизни?
– Пфф, – Альберт поморщился. – Разве это удовольствие, если ты получаешь его каждый день? Представь, что ты каждый день можешь иметь тысячи женщин. Сколько пройдет недель, прежде чем ты устанешь от этого и подашься в монахи?
– Зависит от темперамента. Впрочем, я тебя понял.
– Отто, пойми… Я не дурак. Я понимаю, что хочется всего и сразу… изобилия во всем… Но в том ли счастье? Или счастье в отсутствии всего, когда иногда ты можешь получить хоть что-то? Богач рад новой яхте, обеспеченный человек новой машине, средний класс радуется отпуску на море, бедняк вкусному обеду, а нищий корке хлеба… Думаешь нищий со своей коркой хлеба менее счастлив, чем богач с очередной яхтой?
– Думаю, что более, Альберт…
– Именно, что более… А представь, что нищий получит вкусный обед… ведь такое возможно… это и есть свеча. А богач не получит уже более ничего. Вот оно и счастье.
– В отсутствии оного…
– В отсутствии оного, как и прогресс живет лишь пока ему есть куда расти. Дойдя до планки все рушится. Я не биолог, но есть мысль, что планка эта в нашем мозге, а точнее в физиологическом ограничении его развития. Пока эволюция не сделала свое дело. Как улитка никогда не сможет создать двигатель внутреннего сгорания, так и нам остается лишь ждать биологической возможности дальнейшего развития. За определенной границей нас ждет лишь регресс.
– Тогда стоит подчиниться законам природы и жить так, как мы можем?
– Я думаю, что да.
– Но ведь люди в других странах могут куда больше…
– Это относительные понятия. Материально они имеют яхты и вкусные обеды, но морально мы имеем корки хлеба. У нас есть надежда на вкусный обед, у них нет надежды на что-то большее, чем яхта. Счастье не имеет отношения к достатку, лишь подогревается им, но не в значении материального, а в значении надежды. Зажги свечу, если нет лампы. Как только ты зажжешь лампу – ты навсегда потеряешь надежду на большее. Персональное солнце в гостиной нам пока что не по плечу.
– Поверь на слово, Альберт, и не спрашивай про детали. Я привык к лампам, электричеству и вкусным обедам. И мне не по нутру нынешние корки и свечи.
– Я верю и нисколько не удивлен. К хорошему быстро привыкаешь. Но ответь, счастлив ли ты был?
– Что такое счастье?
– Когда видишь свет в конце тоннеля твоей жизни.
– Тогда нет.
– Именно, что нет. А не имея всего ты был бы счастлив живя надеждой. И каждая новая корка, приправленная солью или чесноком, даровала бы тебе радость.
Отто, опьянев, взял бутылку шнапса. В кухонном шкафчике он нашел пачку итальянских гриссини20 с травами и оливковым маслом, вышел в коридор и кинул всю эту снедь на пол. Шнапс стал разливаться по полу из бутылки, вымачивая хаотично разбросанные гриссини. Любители тира бросились на пол, слизывая растекшийся шнапс, подбирая и жуя гриссини, спасая бутылку, разливая из нее остатки себе в рот.
– Это ваше счастье и ваша гордость за Рейх? – надменно шатаясь вопросил пьяный Отто.
– Это дефицитные деликатесы, – ответил жующий гриссини работяга. – Нужно быть дураком, чтобы их не вкусить.
– А не нужно быть дураком, чтобы не вкушать их ежедневно, свободно покупая их в магазине? – резонно спросил Отто.
Работяги пили и жевали, им было явно не до его вопросов.
– Не надо давать деликатес нищим, – сказал Альберт, грустно глядя на эту картину из-за спины Отто. – Они за это и Родину продадут. Люди слабы.
