А потом… потом… ей представлялся Бартон, скромный преданный Бартон, с которым она так жестоко обошлась. Да, Шерли бессовестно его использовала, хотя он действительно ей нравился. Мысли о нем мучили ее все чаще, и она горько себя упрекала. Должно быть, все это время Бартон видел, понимал, как дурно она с ним обращается, но продолжал приходить, пока Шерли сама не затеяла ссору, а теперь всякому ясно: ничего уже не исправить. Однако она невольно вспоминала, в особенности в минуты тоски, как он ее обожал. Теперь он совсем не показывался, безразличие Шерли навсегда оттолкнуло его от нее. Но если поговорить с ним… возможно… Тянулись дни, недели, она ждала, наперекор всему надеясь на чудо, а затем…
Бартона всегда легко было застать в конторе его начальника на вокзале Грейт-Истерн, прежде Шерли часто забегала туда, чтобы испытать на нем свои чары. Он и теперь сидел в комнате помощника железнодорожного диспетчера на первом этаже, где сновали туда-сюда пассажиры пригородного поезда, ходившего порой быстрее трамвая. Достаточно было заглянуть в окно, чтобы его увидеть, вот только Шерли старательно избегала Бартона почти весь последний год. Она могла бы попросить в соседнем окошке телеграфный бланк – отделение телеграфа занимало ту же комнату – и повысить голос, как часто делала раньше, желая привлечь внимание Бартона, если тот ее не видел. Как только он ее заметит, непременно встанет и подойдет, в этом она не сомневалась, Бартон никогда не мог перед ней устоять. В былые дни она часто прибегала к этой уловке или лениво прохаживалась мимо окошка, чтобы дать ему знать о своем приходе. После месяца горестных раздумий Шерли почувствовала, что должна действовать, невозможно и дальше оставаться в унизительном положении брошенной девицы. В самом деле, пора было с этим покончить, она не могла больше смотреть матери в глаза.
Как-то вечером, в четверть седьмого, она вышла из магазина, где служила, и уныло побрела в сторону дома. На душе у нее было тяжело, лицо побледнело и осунулось. Перед тем как покинуть магазин, она зашла в уборную, пригладила волосы и постаралась при помощи пудры и румян придать своему лицу особую прелесть. Она не сомневалась, что сумеет вновь очаровать бывшего воздыхателя, и все же это могло оказаться не так просто. А что, если он нашел себе другую девушку? Впрочем, ей в это не верилось. Прошло не так много времени с тех пор, как Бартон в последний раз пытался ее увидеть, вдобавок уж слишком он был влюблен, слишком предан ей. Нет, этот тихий, неповоротливый, туповатый, постоянный в своих привязанностях поклонник был всецело в ее власти. И все же кто знает? С такими мыслями шла она в вечерних сумерках и впервые испытывала мучительный стыд, оттого что приходится лгать, жгучую боль, знакомую тем, кто, подобно ей, отказался от своего идеала, и чувство безысходности, которое охватывает всякого человека, униженного до положения просителя и вынужденного довольствоваться тем, на что в лучшие дни, сложись судьба счастливее, даже не взглянул бы. И виной всему был Артур.
Когда она подошла к вокзалу, на площади уже царила обычная в этот час толчея. Шерли сразу же бросилось в глаза множество смеющихся парочек, похожих на них с Артуром, которые куда-то спешили, или ей так показалось. Шерли бегло взглянула в зеркальце уличных весов, желая убедиться, что она все так же очаровательна, затем подошла к цветочному киоску у дверей вокзала, за несколько пенни купила крошечный букетик фиалок и, войдя в зал, остановилась рядом с окошком и украдкой заглянула в него, чтобы узнать, там ли Бартон. Он был на месте. Сидел, склонившись над бумагами, глаза его скрывала тень зеленого козырька, в окошке видна была его неподвижная грузная фигура за столом. Шерли отступила на шаг и мгновение помедлила, затем все же решилась, направилась к окошку телеграфа и отчетливо произнесла:
