Он торопливо свернул в переулок, почти бегом бросился к дому и, весь мокрый, задыхающийся, поднялся на терраску, потом, тяжело отдуваясь, повернулся и едва не упал, наткнувшись на лежавшее у его ног тело – белую скорченную фигуру женщины.
– Ach Gott! – вскрикнул он громко, почти проревел в глубоком волнении и ужасе. – Тереза? Что это? Вильгельмина, посвети мне. Принеси скорее лампу, ради всего святого! Тереза hat sich umgebracht[3]. Помоги!
Он упал на колени и перевернул женщину, которая извивалась и стонала в его руках. В бледном свете уличного фонаря он смог разглядеть, что это, к счастью, не его Тереза, как ему со страху показалось вначале, а другая девушка, хотя фигурой и походившая на его дочь.
– М-м, – издала слабый возглас незнакомка. – О-о!
Платье ее было серым, а не белым, как у его Терезы, но тело – таким же округлым и пышным. Мысль о смерти молодой женщины подорвала душевные силы Рогаума, вытеснив и смятение, и страх, но в этой истории было и нечто другое, что заставило его забыть о своих несчастьях.
Миссис Рогаум, испуганная громким окриком мужа, едва ли не кубарем скатилась с лестницы. У подножия она подняла светильник, который принесла с собой: маленькую масляную лампу, – и едва не уронила ее. Перед ней на полу лежала умирающая молодая женщина, совсем еще девочка, довольно красивая, в полной мере наделенная тем особым очарованием, что отличает девушек определенного склада. Мягкие волосы ее падали на мертвенно-бледный лоб. Изящные, унизанные кольцами пальцы корчились в мучительной судороге. Кружевной ворот и синяя шелковая блузка у горла, где руки девушки цеплялись за ткань, были разорваны, на белой коже желтело пятно, похожее на след ожога. В воздухе чувствовался странный едкий запах, а в углу терраски лежал почти пустой флакон.
– Ach Gott! – воскликнула миссис Рогаум. – Это женщина! Она едва не убила себя. Беги в полицию! О господи! Господи! – заголосила она на ломаном английском языке.
Стоявший на коленях Рогаум мгновение помедлил. Почему-то у него возникло чувство, будто существует некая мистическая связь между судьбой этого несчастного создания и судьбой его дочери. Он вскочил на ноги, сбежал с крыльца и принялся громко звать полицию. Полицейский Магуайр, занятый игрой неподалеку, тотчас услышал его крик и поспешил на помощь.
– Что тут у вас на этот раз произошло? – воскликнул он, подбегая, уже готовый встретиться с убийством, грабежом, пожаром или чем угодно из обширного перечня людских бед.
– Женщина! – взволнованно объяснил Рогаум. – Она почти umgebracht себя. Она умирает. Ach Gott! Да еще у меня на пороге!
– Где тут больница? – вмешалась миссис Рогаум, имея в виду санитарную карету, но не смогла выразить свою мысль. – Убила себя, не иначе. Ох! Ох! – Бедная старая мать наклонилась, погладила сведенные судорогой руки девушки, и на синюю блузку закапали слезы. – Ах, зачем вы такое сделали? Ах, зачем?
Полицейский Магуайр, будучи прежде всего человеком действия, выбежал в переулок, где уже собралась небольшая толпа, и громко постучал дубинкой по каменной плите тротуара. Затем поспешил к ближайшей телефонной будке, связался с участком и вернулся, чтобы помочь, чем только сможет. Мимо по пути от парома Джерси проезжал молочный фургон с несколькими бочками свежего молока, Магуайр остановил его и обратился к вознице за помощью.
– Вы не отольете нам кварту? – властно проговорил он. – Тут у нас женщина наглоталась кислоты.
