Вот только смущало мать то, что Вика в ее возрасте до сих пор не интересовалась противоположным полом. Мать тактично спрашивала, нравится ли ей кто-то из мальчиков, есть ли кто на примете, и сама понимала, что со взрослой девушкой, уже не школьницей и даже не уже студенткой, такие разговоры вести глупо. Но Вика не видела в этих вопросах ничего странного, поскольку с детства привыкла делиться с матерью всем, что было на душе. Отвечала честно, что пока никакие мальчики ее не интересуют, что с ней все нормально, просто сейчас для нее самое главное – музыка. Мать успокаивалась, понимала, что сама в свое время перегнула палку, пытаясь вырастить из дочери вундеркинда, и вот вам результат – играет как заведенная, занимается буквально до изнеможения. Ну а мальчики… Это дело нехитрое, появится кто-то. Появился Костик. Флейтист. И жизнь посыпалась. Вика влюбилась в него сразу же, как только увидела на репетиции. Играли Рахманинова, у Вики даже не была ведущая партия – элегия была больше для флейты, в ней вся суть была. Но вот тогда впервые в жизни, после того как суетливый и вечно восторженный концертмейстер, обожавший Рахманинова, сгорая от нетерпения, затараторил: «Ну-ка попробуем, попробуем. Костик, вы уж постарайтесь. Вика, не сочтите за труд, подыграйте нам. Да, да… Вот-с, ноты. Прошу вас. М-да. Пожалуйста… Иии…», тогда она впервые не смога сыграть. Несколько раз путала клавиши. В ноты не смотрела – только на него. А потом она не слышала даже, что говорил этот толстый лысый дядька. Так, кричал что-то, ругался, пыхтел как паровоз. Костик был смущен, заступился за коллегу. Вика и не помнила точно, что Костик сказал. Помнила голос. Нежный, почти детский… Да и сам он был похож на ангелочка – кудрявые светлые волосики, синие глазки, длинные реснички, сам весь гибкий, почти что хрупкий, пальчики детские, с прозрачными ноготочками. Вика так его сразу про себя и прозвала: Ангелочек.
Не имея никакого опыта общения с мальчиками, Вика сама подошла к Костику после репетиции, спросила, не хочет ли он пойти в кафешку выпить кофе. А вечером она уже была в его объятиях и даже почти не волновалась, хоть все это было впервые в жизни. Вика была так счастлива, что все это случилось именно с ним, с Ангелочком, что простила ему даже бестактное замечание по поводу ее плоской груди. Вообще особого энтузиазма с его стороны Вика не заметила. Но что она может понимать в мужчинах, если она и целовалась сегодня впервые в жизни, не говоря уж о…
А через неделю по дороге через сквер на репетицию она увидела в сквере на лавочке Костика с другой. И та, другая, смеялась, запрокинув лицо и открыв рот, а он что-то шептал ей на ушко и своей ангельской ручкой сжимал ее бедро. Вика быстро пробежала мимо, не стала устраивать сцену. Да и не могла она ничего устроить, не знала, как это делается, как полагается себя вести в таких ситуациях. А потом, поймав его в коридоре, тихо спросила, глядя в глаза:
– Как же это? Ты с ней… на скамейке… Я видела! Что же это?
А Костик рассмеялся и ответил, даже не смутившись, даже не пытаясь отпираться, что это ничего такого, что он вообще за свободные отношения, да и вообще не понимает, чего это Вика себе напридумывала.
– Напридумывала. Напридумывала, – шепотом повторяла она, застыв в коридоре.
Играть она больше не могла. Сбивалась с ритма, путала клавиши. Это началось на следующий день. И больше не прекращалось. На первый раз концертмейстер просто отправил ее с репетиции домой, сказал, чтоб в таком состоянии она больше не смела появляться. Она пришла домой не сразу, долго ходила по городу, чтобы не волновать мать ранним появлением, если та будет дома. Но на другой день все повторилось, и она пришла домой и рассказала матери, что больше не может играть.
