Услышать сердце - страница 22

– Боже мой! Как не можешь! Что случилось? – затараторила мать.

Вика спокойно ответила:

– Я больше не хочу жить. – И замолчала.

Не помогали ни крик, ни истерика, ни угрозы, ни оскорбления. Она не отвечала. Обратились к психологу, потом к психиатру. Тому удалось кое-как разговорить Вику, хотя бы выяснить обстоятельства, ставшие триггером депрессивного расстройства. Но вылечить не удалось. Самое страшное было в том, что Вика практически перестала есть. Психиатр всерьез говорил о принудительном кормлении.

А потом была больница. Видя, что дочь дошла практически до анорексии – о репетициях и выступлениях речи не было уже давно, – мать решила, что психотерапией здесь не обойтись, и получила от врача «путевку» в острое отделение. Психиатр в диспансере давно настаивал на госпитализации, как мог, успокоил мать, что это решение самое лучшее. Вику одели, посадили в машину и отвезли в больницу. Она не возражала. Уже давно практически перестала говорить. Месяц в остром, среди привязанных к кроватям орущих старух, буйных алкоголичек, рецидивисток в расплывшихся синих наколках, решивших «соскочить по дурке», постоянный запах мочи, кала и лекарств, палаты без дверей, решетки на окнах… Потом еще три месяца в санаторном отделении. Там можно было гулять раз в день по территории, но под присмотром сестры. Разрешалось читать, даже была небольшая библиотека. В комнате отдыха постоянно работал телевизор. Вика не читала, не смотрела телевизор, ни с кем не разговаривала, гулять ее выгоняла сестра. Она каждый раз сидела в палате, надеясь, что про нее забудут, но сестра ни разу не забыла. Вика не сопротивлялась.

Выходила в больничный двор, где ей теперь было знакомо каждое дерево, каждая трещина в плитах бетонного забора. Сидела на лавочке. После выписки ходила в районный диспансер на прием все к тому же психиатру, что отправил ее в больницу. Беседы их сводились к тому, что врач спрашивал, как действуют лекарства, не чувствует ли Вика улучшений, как она питается, нормальный ли сон, нет ли у нее «нехороших мыслей, так сказать». Улучшений Вика не чувствовала, но когда перестала принимать лекарства, восстановилось зрение, а врачу она говорила, что ей становится лучше, и очень благодарила. Питалась исправно, но без желания – все же пытка от приема пищи не сравнится с пыткой принудительным кормлением, так что она решила пойти на компромисс. Ложилась по больничной привычке в десять вечера, спала без сновидений, мыслей у нее никаких не было.

Перестав пить лекарства, Вика приняла решение справиться с жизнью сама. От огромного количества таблеток у нее постоянно расплывалось перед глазами и кружилась голова. Это был единственный эффект, который давали таблетки: ей становилось все хуже, она начала превращаться в инвалида. И пока еще не совсем уничтожили ее мозг, она решила: хватит. Мать за приемом лекарств следила, но обмануть ее было несложно – в санаторном отделении Вика научилась прятать таблетки за десной, а потом выплевывать.

Больные таким образом собирали так называемые корректоры. Прочие психотропные препараты просто выплевывали, а вот корректоры очень ценились. Их откладывали и потом принимали по несколько штук сразу перед отбоем. От этого ловили нехилые приходы. Вика свои корректоры отдавала просто так, за что соседка по палате называла ее матерью Терезой.

Недели через две после того, как сама себе отменила лекарства, Вика начала более-менее соображать. Утром просыпалась рано, как привыкла в больнице, и до того, как встать с постели, мастурбировала. Это действие стало для нее почти ритуальным, потому что она стала замечать, что после разрядки прибавляется сил, которых ей так не хватало. Потом мать гнала ее в ванну чистить зубы и мыться. Накидывала халат на костлявые плечи, шла сама в ванную, уже без помощи матери, как раньше. Постепенно вернулось ощущение своего тела, пришли силы. Однажды утром, когда мать была на работе, Вика вошла в ванную, посмотрелась в зеркало, взяла бритвенную машинку и сбрила наголо прическу каре, которую ей старательно делала мать. Потом она зашла к матери в комнату, набрала код на сейфе – подсмотрела его случайно еще давно. Помнится, подивилась тогда наивности матери: год рождения дочери? Серьезно? Открыла тяжелую дверцу, взяла три толстые пачки денег, написала записку: «Мама, я ушла. Прости за деньги. Мне нужно как-то жить. Здесь я больше оставаться не могу. В полицию не заявляй, меня не ищи. Буду писать сообщения, чтобы ты знала, что со мной все в порядке. Еще раз прошу, прости меня за кражу. Твоя дочь не состоялась. Но это только моя вина. Вика».