А сегодня в Тициана влили колдовское пойло для быстрого заживления ран, день дали отлежаться, а к вечеру пинком под зад погнали в гостевой зал. Тициана выставят как живой товар и заставят торговать телом. Цинично и безжалостно.
Работать.
Эльф проделал бы снова вчерашний трюк, но тело требовало пощады. Молило хозяина сжалиться и спуститься в проклятую гостевую. Тело просило ещё немного времени. Ещё несколько часов, прежде чем эльф возобновит борьбу за свою честь.
Хозяйка заведения, серокожая женщина-дроу, очень торопилась побыстрее, да подороже продать Тициана какой-нибудь бесстрашной извращенке, авантюристке или любительнице пощекотать себе нервы. Уж очень бордель-маман любила блеск золотых монет.
Эльф держался. Сдаться он не мог. Образ Эринель, его возлюбленной, вырывал Тициана из лап смирения. Далёкое воспоминание о прекрасной эльфийской деве, дочери советника владыки Ливенора, возвращало эльфу силы для борьбы.
Эринель. Статная и изящная. Прекрасная, как раннее утро. Чистая, как слеза.
Из-за своего происхождения Тициан, сын магистрата и простой человеческой женщины ей не ровня. Именно поэтому за всю свою жизнь эльф, – а точнее сказать, полуэльф, – говорил с Эринель всего раз. Высказал восхищение её божественной игрой на арфе, коснулся инструмента, что ещё помнил тепло её ладоней. И сдержанная улыбка, короткая благодарность эльфийки стали для Тициана лучом света. Спасительным огоньком в холодном всепожирающем мраке.
Тициан не был близок с женщиной. Как и все его сородичи, он мечтал покорить сердце прекрасной эльфийской девы. Желал стать нежным заботливым мужем красавице Эринель.
А оказался здесь, в этой гнилой дыре, во вместилище блуда и порока.
– Рыжик, марш в гостевую, – скомандовала хозяйка борделя, эта любительницы кожаных одеяний, – И советую тебе сегодня быть послушным, сладенький.
Рыжик. Как животное.
Тициан ненавидел это прозвище. Насмешкой судьбы человеческие контрабандисты, что продали его в рабство, именно так его и прозвали – Рыжик. Из-за яркого, экзотического цвета волос. И да, рыжий эльф – большая редкость. Ублюдки хорошо нажились, дорого продали диковинного полуэльфа.
В гостевой зал Тициан спускался медленно, плёлся еле еле со скоростью черепахи. Чувствовал боль во всех своих членах, шипел и морщился при каждом шаге. Ступал неуклюже, без присущей ему грации. Ступенька за ступенькой, но всё же он оказался в зале, миновал помост, задел головой масляный светильник.
Даже не обратил внимания.
Всё в ненавистной гостевой просто кричало о похоти и разврате: дубовые стулья и лавки, покрытые бархатным покрывалом, резные колонны с изображениями голых грудей и фаллосов, алые шторы альковов, красные масляные фонари и множество ароматических свечей, гадких пахучих благовоний.
Тициан притаился в углу у колонны, понадеялся, что не заметят.
Он устал от боли и пыток, мечтал отдохнуть. О, пусть сегодня ему повезёт. Пусть все старухи, толстухи, вдовы, огрицы и мужеподобные женщины-дроу пройдут мимо. Не заметят Тициана. Не будут с любопытством разглядывать и тыкать пальцем в рыжеволосого раба.
Грохнула тяжёлая дубовая дверь.
Эльф вздрогнул.
На пороге завсегдатай заведения – воинственная двухметровая огрица. Эта любит щупленьких, тщедушных – Тициан слышал обрывки рассказов других работников-мужчин. И всё равно сильнее вжал голову и плотнее прижался к колонне. Если бы мог – слился бы с интерьером, с вульгарным бархатным альковом. И сидел бы тихо, тихо. Как мышка.
