Только снаружи под огромными крышами и перекрытиями его вид нельзя было ни с чем спутать. Исполинское строение рук человеческих и кусочек неба, лучики солнца, мечущиеся там и тут. А ещё мириады точек пыли на свету, которые рассматриваешь в ожидании поезда.
На следующий день я попросила Яну (ну а кого ещё?) присмотреть за девочками и отправилась вечером на вокзал. Возле него, что ожидаемо, было так людно, что я растерялась от суеты. Неслись с чемоданами, с сумками, с баулами совершенно очумелые гости столицы. Усталые встречающие тосковали возле табло. Нахальные работники вокзала самых разных мастей наблюдали за чужими маленькими трагедиями и уже не реагировали на это никак по причине нарастания брони цинизма.
Я поставила машину на стоянку, чертыхнувшись от её стоимости, потом долго и тщательно изучала табло, потом меня понесла ревущая толпа к перрону, куда прибывал поезд. На перроне было до странности много сотрудников полиции. Даже имелся полицейский с огромной овчаркой в железном наморднике. Что за чертовщина тут происходит?
Встречающие приглядывались к сотрудникам, которых я насчитала восемь человек. Лица у них были смурные. Мужчины за сорок лет, одна женщина и тот, что с собакой. Они рассредоточились возле предполагаемой остановки первого вагона, но явно были группой, объединённой общим делом и общей тёмно-синей формой: пиджаки, брюки, фуражки. Женщина тоже была в брюках, на боку у неё к ремню была пристегнута дубинка и коробочка, в которой я угадала рацию.
Когда поезд остановился, сотрудники полиции засуетились и рванули ко входу. Первый вагон долго не открывался, а ведь мой Курбан должен был выйти именно из него. В растерянности я наблюдала, как проводница полная, дородная женщина в сером костюме с юбкой вышла из вагона в одиночестве. Никто из пассажиров сзади не напирал на нее, как обычно это бывает. К концу поездки пассажиры успевают подрастерять благоговейный страх перед проводницей, поэтому на выходе из поезда особенно не церемонятся.
Краем глаза, я заметила, как из других вагонов высыпали люди и вместе со встречающими пошли по перрону под крышу вокзала. Они старательно обходили первый вагон, как будто в нём везли прокажённых, но при этом сворачивали шею, чтобы посмотреть, в чем дело, почему первый вагон спешно оградили желто-черными лентами.
Не сказать, чтобы я сильно волновалась от этих взглядов. Я даже немного злилась. Мне хотелось поскорее отвезти Курбана в Бибирево. Я плоховато знала тот район, но вроде бы рядом с метро был дом, где его собирались приютить дальние родственники. Мне смутно представлялось то место. Помню огромный торговый центр со стройматериалами. Через дорогу от него тенистая аллея с пятиэтажками. Я мысленно определила Курбана туда, но кто мог поручиться, что я не ошибаюсь. В общем, есть вероятность вихлять в поисках дома родственников Курбана, а он всё не выходил и не выходил из вагона. И никто не выходил, кроме той проводницы с вздыбленными сожжеными химией волосами.
Через несколько минут возле поезда осталась только группа полицейских и я. Оказывается, всех, кто ехал в этом первом вагоне, переместили в другие вагоны ещё за несколько километров до прибытия в Москву. И, оказывается, всё встречающие это знали, так как пассажиры им сообщили, что будут в других вагонах. И только мне никто не сообщил, что Курбана переместили. Потому что его никуда не перемещали. Это было совершенно без надобности. Более того, именно из-за Курбана переместили из вагона других пассажиров. Но об этом я узнала позже, а пока женщина в полицейской форме направлялась ко мне в то время, как её коллеги зашли внутрь вагона. При этом бортпроводница ужасно не хотела входить обратно туда, откуда недавно вышла. На ней прямо лица не было и судя по её поведению, она была близка к истерике.
