Появилась Лена.
– Хватит девочке голову забивать всем этим. Ты ещё Шекспира ей перескажи.
– А и правда. Пойдём, Светик, погуляем?
* * *
На улице было не по-осеннему тепло и солнечно. Взявшись за руку с дочкой, Георгий брёл туда, где больше людей – то есть к ларькам, которых в ту пору в Москве было немеряно много. Купили мороженое – рожки. Уж очень они их любили, с хрустящей вафелькой. В небольшом скверике схрумкали и пошли дальше в люди.
У длинного дома, что у станции метро «Народное Ополчение», заметил Жора вывеску над входом в подвальное помещение – «Пуховик». А раньше даже не обращал внимания, только по продуктовым специализировался. Рядом с «Пуховиком» была троллейбусная остановка и ларёк «Видео». Всё это опять напомнило о Паше.
– Здравствуйте. А у Вас есть «Последний дюйм»?
– Даже не знаю… Возьмите Ван Дамма, «Кикбоксер». Не пожалеете.
– Нет, нам бы для семейного просмотра.
– Тогда подождите. Сейчас пороюсь в коробках.
Прошло минут десять, и Жора уже хотел уйти от окошка, да и дочка дёргала за руку.
– Есть, есть! Берёте?
– Беру. А «Человек-амфибия» есть?
– Сейчас нет, а завтра будет. Придёте?
– Придём. Правда, Светочка?
– Придём, папа. Я люблю про рыбок.
* * *
В «Пуховике» их встретили неприветливо, но с улыбками. Для девочки здесь ничего подходящего не было, а для мужчины девочка не советчица. Подвал был длинный – где-то на полдома, и везде куртки, пуховики, тёплые штаны… Они прошли вдоль китайского пошива туда, где были большие размеры, и сразу же получили замечание:
– Это не Ваши размеры. Это XL и XXL. Вы в них утонете.
– А мы не для себя подбираем. В подарок, правда, Светик?
– Правда, папа, для дяди Паши.
– Ну, смотрите. Только мерять же надо. А какой у него рост?
– Рост… Кажется, выше Шварценеггера. Почти два метра.
– Это он у нас такой большой?
– Да, Светик. Большой, и ему теперь холодно.
* * *
Пакет с обновками они оставили в запирающемся предбаннике перед входной дверью, чтобы с Леной не объясняться. Вошли довольные и весёлые.
– А у нас есть что поесть?
– А мы тебе, мамочка, мороженое принесли. С хрустящей вафелькой.
– Ой, ты моё Солнышко! Умничка моя.
* * *
– Пап, а кто такой этот Эгмонт? Он твой друг, как дядя Паша?
– Эгмонт не мой друг. Он жил давно. Очень давно. Пять веков назад. Ни тебя, ни меня, ни мамы тогда ещё не было. Тогда в Европе – помнишь, я тебе показывал на карте? – везде творились войны. Могущественная Испанская империя дошла до берегов Северного моря. И Голландия, которая теперь называется Нидерландами, и маленькая Бельгия – всё было под испанской короной. Их главным соперником на море и на суше были британцы. Помнишь, это остров такой, чуть выше Франции? И был в те времена такой граф, то есть очень богатый человек, которого звали Эгмонт Ламораль. Он решил, что его страна должна быть свободной от чужого владычества. Он восстал.
– Это как?
– Он собрал своих друзей и они решили бороться.
– Они победили?
– Нет, их предали. Эгмонт попал в плен. В то время в Испании правил герцог Альба, то есть очень большой начальник. Все солдаты его слушались. Граф Эгмонт был брошен в тюрьму. Его пытали, требовали отречься от своих идей.
– А он?
– А он предпочёл умереть.
– Совсем-совсем?
– Да, совсем-совсем, но не совсем. Его помнят люди за такой несгибаемый характер, за любовь и преданность своему Отечеству.
– А ты, ты так мог бы?
– Я… я не знаю. Казнь графа Эгмонта Ламораля вызвала восстание всего народа, и Испания была вынуждена признать независимость Нидерландов и Бельгии от испанской короны. А моя казнь… как это может помочь стране?
