– Но почему… Почему вы мне это все не сказали, когда… Когда я была здесь, с ним… Когда вы приезжали, помните?
– А как же? Прекрасно помню. И что же? Вы меня сейчас обвиняете в чем-то? Я мать… Почему я должна была вам объяснять тогда что-то? Чтобы с сыном отношения портить? Он мне сын, понимаете? А вы… А вы чужой человек. И вообще, свою голову на плечах иметь надо, а не перекладывать ответственность на других. И решения самой принимать надо, глупо в этих делах с мужчиной советоваться, тем более с женатым. Так что искренне вам советую – бегите скорей на аборт…
– Но как же… Он ведь все равно должен узнать…
– Да что, что узнать? И почему – должен? – снова с раздражением проговорила Алла Вадимовна. И тут же сбавила тон, предложила почти миролюбиво: – Хотя, если вам это так важно… Я сама ему все скажу… Я вам обещаю, что непременно скажу, еще и выговор сделаю за… За такую легкомысленную неосторожность. В конце концов, он мог бы подумать о последствиях, эгоист несчастный.
Фраза про «эгоиста несчастного» прозвучала у Аллы Вадимовны почти с умилением. Даже с кокетливой гордостью за сына – вот он у меня какой, ай-яй-яй! Наташа услышала все это и не поверила ей, и снова заговорила торопливо:
– Нет… Нет, что вы… Я сама должна… Мне надо самой с ним поговорить… Пожалуйста, Алла Вадимовна! Я вас очень прошу! Дайте мне номер его телефона, пожалуйста! Ведь он скоро приедет, правда? Я ему сама позвоню!
– Нет, не звоните, не надо… Не дай бог, невестка моя что-то заподозрит, скандал устроит. Мы вот что сделаем… Вы тогда ждите, он сам вас найдет. Я ему скажу, что вы приходили и что очень хотите поговорить. В конце концов, ему тоже этот разговор полезным окажется. В другой раз осторожнее будет, да… Пусть, пусть испугается немного… А сейчас уходите, пожалуйста. Я боюсь, Владимир Леонидович может услышать, о чем мы тут беседуем. Уходите… Хотите, я вам зонтик дам? Хотя дождь уже кончился, кажется…
– Да, конечно… Я сейчас уйду. А Игорь… Когда он приедет?
– Господи, да не уезжал он никуда… Неужели вы сами еще не поняли? Он просто охладел к вам и исчез. Если сказать грубо – поматросил и бросил. Получил свое – и поминай как звали. А как вы думали? Он женатый человек, ему нельзя надолго в интрижке застревать. Не дай бог, беременная жена узнает… Он завтра же с вами встретится и все сам объяснит… Вам в восемь часов вечера удобно будет? Где вы там встречаетесь, я не знаю…
– Да… Да, в восемь… Он знает, где наше место…
– Хм! Наше место. Какая вы романтичная, однако. И поверьте, мне искренне жаль вас, деточка. Но что делать, такова жизнь… Пусть вам это уроком послужит. Все женщины получают такие уроки в молодости, не вы первая, не вы последняя. Думаете, со мной таким же макаром не обходились, что ли? О-о-о… Если рассказать… Так что не переживайте особо, все устроится как-нибудь. Переживете. Только умнее станете.
Наташа, опустив голову и прикусив губу, пережидала это жестокое нравоучение. Потом прошептала тихо:
– Так вы скажете ему, да?
– Скажу. Он придет. Завтра в восемь. А сейчас прошу вас, уйдите…
Потом она не помнила, как шла к станции. В голове было пусто, и тело не слушалось. Наверное, впервые за долгое время она шла, согнув спину, и это было ужасно неудобно, больно даже, но что-то будто давило на плечи – никак это «что-то» не сбросить, не распрямиться.
Домой к маме ехать испугалась – она сразу все поймет, и надо будет отвечать на тревожные вопросы. Поехала к Тане, и та лишь всплеснула руками, глянув ей в лицо:
