Мы шли мимо домов ремесленников и кузнецов, чьи меха раздували угли, и вырывавшийся дым с искрами улетучивался из печной трубы. Улица заканчивалась, и ее каменистая тропа упиралась в небольшой храм, походивший на маленькую гору с лестничным проемом. Внутри зала горел огонь, освещавший стены все с теми же фресками на них, а идол, что стоял возле огня, имел бычье тело с головой человека и сложенными на спине крыльями.
– Шеду – еще один бессмертный облик, который прячет наши страхи в виденьях ночи.
На деревянных лавках сидели молодые женщины с закрытыми глазами, и в движениях их губ читались мольбы о прощеньи.
– Иеродулы – блудницы храма. Им всё прощают боги за искренность деяний. Они очистят пороки мужей и разольют через себя этот поток, который без них в дурное перельется. Любить их сложно, судить не нам дано; лишь пропусти, оставь виденье, что скроется за горизонтом лет. Шамхад – я знаю, ты думаешь о ней, мой друг, – она свободна, как они среди людей, но заперта в стенах божественного тела, что так желают многие мужи. А получая, бегут от своего стыда, проклятьями блудницу осыпая, и в объятьях своих жен о ней с вожделением вспоминают.
Гильгамеш замолчал, смотря на языки пламени, которые, устремляясь ввысь, исчезали под сводом храма. Я смотрел на этих женщин, и на их красивых усталых лицах вырисовывался скрытый свет, идущий изнутри, которым они одаривали своих посетителей каждую ночь.
– Завтра, друг мой, я возьму лучших воинов и выдвинусь в кедровый лес, что у подножия гор расположился. Там племя появилось, и оно растет день ото дня, сжигая ближние селенья, находящиеся в моих владениях. Вожак их грозен, Хумбабой его величают, и говорят, он сильный воин, а кедры его не разобьешь и морем, – прервав наше молчанье, проговорил Гильгамеш, не отрывая своего взгляда от огня. – Так вместе пойдем, веревку сплетенную не оборвем. – Я посмотрел на царя, который невозмутимо застыл у пламени, освещавшего его лицо.
Утром у храма царь собрал несколько сотен лучших своих воинов. Их копья поблескивали на солнце, а намасленные доспехи сливались с этим светом раннего утра.
– Воины, вы прошли со мной множество сражений, но сейчас Урук нуждается в защите: с севера пришли дикие племена, что захватили на подступах кедровый лес и грабят наши владения, угоняя людей в рабство. Наше бездействие приведет их к стенам Урука. И спросят наши сыны: где были тогда отцы, когда горели наши села, а наших стариков убивали и жен с детьми уводили в рабство? Не будет нашего ответа, и засмеются над нами боги, создавшие дрогнувших мужей на потеху праотцам. Они построили города и возвели большие стены, а смелости у них нет, тогда зачем они нужны? Пусть правят сильнейшие.
Воины громко закричали, поднимая боевой дух, и это звучание переросло в единый многократный гул, а удары рукоятей мечей о щиты грозно пронесся по всему городу как атрибут решимости и смелости.
Обойдя болотистые низины и переходя вброд разветвления реки, мы с воинами Гильгамеша остановились у берегов залива. Он переливался золотом от солнечного света, и эта яркая, дребезжащая бликами рябь на воде доходила до самого берега от светила.
– Хумбабе и его разбойникам давно приносит дань Элам, что у гор Загрос обосновался. А местный царь, что Иншушинку преклоняется в загробном мире, он покровителем является. На наши земли он давно свою ступню поставил. Изгнать его способны воины, что смерти не боятся и перед Иншушинком не преклонятся. – Гильгамеш прошелся по песчаному берегу залива, обдаваемый пенной водой, бьющейся о его ступни.
