– Теперь вы. Документы, – он раскрыл по очереди их паспорта, быстро пролистав, и разложил перед собой. – Пурѝт Маргарита Густавовна.
– Пỳрит, – поправила его она.
– Пỳрит, – повторил он. – Что-то знакомое.
– Да я же говорю тебе, – снова зазвенел Танин голосок, – ее родственницы…
– Татьяна Ивановна, замолчите, а то я за себя не отвечаю, – и потянулся к трубке. Сопя, набрал номер, – Мария Васильевна, здравствуйте. Как ваше драгоценное? А… Да… Хорошо… Ну, конечно… Да бросьте… Так. Я вот по какому вопросу. Вы ведь всех знаете… – длинная пауза и верещание по телефону. – Значит, поможете мне. Вам говорит что-нибудь фамилия Пỳрит? – снова верещание. – А Лѝго? – опять пауза. – Ну, это не наше дело… Да… Мария Васильевна, вы мне очень помогли. Что бы я без вас делал? Я позвоню. Так, граждане, с этим делом разобрались. А памятник-то где?
– В мастерской, – ответил Руслан.
– А на кой?
– Надпись продублировать на другой стороне.
– Вот это правильно. Чтобы соблазна не было у всяких мутных личностей, – глядя на крышку стола, сказал Шеметов. – А кому отдал-то?
– Валентину… как его фамилия, забыл.
– Что-то я такого не знаю. Как выглядит?
– Маленький, толстенький… пузатый.
– Валюшонок! – опять влезла Таня.
– А, Валюшонок. Он же половину букв переврет. Помнишь, Тань, как он выбил «Ленин» вместо Левина?
Таня подскочила:
– Ой, правда! Как же, надо же проверить!
– Ща, – снова к трубке. – Григорий? А где Валюшонок? Ну и сходи, – пауза. – Здоров, мастер. Тебе черный памятник привозили? А что написал? А буквы не пропустишь? А? Ну, молоток! Я бы не догадался. Всё, бывай. – Тане. – Он взял кусок обоев, положил на памятник и обвел надпись. Затем перенес на другую сторону. Ладно, граждане, разобрались. Прошу прощения за причиненные неудобства. Какие у вас планы? Собираетесь здесь задержаться или сразу уедете?
– Вообще-то мы собирались остановиться в гостинице, если места есть, и задержаться недели на две. Пока памятник сделают и вообще… отдохнуть.
– Сразу говорю: мест нет, если заранее не заказали. Поищите частный сектор, хотя и это проблематично. Все-таки июль.
– Я их в Катином доме поселю, – сказала Таня.
– Он вообще-то опечатанным должен быть.
– Ты на дверь печать повесишь, а в окно пацаны будут лазить. Мне племянник поручил за домом глядеть. И вообще, ему деньги нужны. Он же не работает по вашей милости. Квартиранты и за домом приглядят, и денежку ему дадут.
– Ладно, я не против. Все свободны. Маргарита, притормозите. Телефон свой дайте. Я сюда свой вобью. А то мало ли… что-то мне кажется, у вас на нашей территории возможны неприятности. Подстрахуемся. Беляков, задержись.
У окна дежурного Руслан покрутил головой и сказал:
– Первый раз такое вижу. Прям Шемякин суд.
Дежурный хихикнул и тут же сделал суровое лицо. Уже в машине Таня сказала:
– А что ты хотел, дружок. Это же деревня. У нас своих не обижают. А свои-то все. Вот дежурный. Он брата моего троюродного сын. Хоть и не близкая родня, а всё не чужой. Или Шеметов. Он приезжий, да жена его местная. А теща его, Маша, Валерина одноклассница.
– Не одноклассница. В параллельном классе училась.
– И все равно. На танцы вместе ходили. После танцев обжимались.
– Тань, ну что ты придумываешь!
Валера покраснел. Таня захохотала:
– Знаю я вас, кобелей!
Подъехали к дому. Джип стоял во дворе. Пересели на него и доехали до Катиного дома. Он был тут же, на Чирка, рядом с домом Шпильман.
