Читать онлайн Лариса Порхун - Шестое чувство. Сборник рассказов

Нет, так больше продолжаться не может, продолжал размышлять я. У меня просто нет сил. Вся моя жизнь – это сплошной, липкий кошмар. Для меня осталась лишь одна-единственная возможность сохранить остатки здравого смысла, это уход, хотя бы кратковременный, в другую плоскость. Это рефлекторное, почти безотчётное выключение самого себя из осознаваемой реальности. Только когда я делаю это, то понимаю что всё ещё жив, и даже способен производить видимость включённого во весь этот бессмысленный процесс жизнедеятельности человеческой единицы. Лишь здесь я осознаю, что всё ещё что-то значу, что-то представляю из себя.

Я не совсем пустое место. Вовсе нет. А самое главное, меня принимают здесь таким, каков я есть на самом деле. Мне не приходится притворяться кем-то другим, изображать из себя невесть что и носить эти чёртовы, бесконечные маски. Даже если в этом моём мире происходит что-то плохое или страшное, я знаю, что это не всерьёз. Это такая игра. Сверхтонкая и интеллектуальная. Но, тем не менее, затрагивающая всю гамму человеческих чувств. Хоть и не вполне доступная обывательскому пониманию. В ней я могу быть кем угодно, и даже больше того: в последнее время мне удаётся выбирать игру по своему усмотрению, сообразуясь с собственными предпочтениями и интересами. Я обнаружил это совсем недавно, когда мучительно захотел увидеть продолжение одной ковбойской истории, героем которой однажды случайно стал. И у меня получилось! На следующий же день я обнаружил себя в вестерне собственного сочинения. Самое поразительное заключалось в том, что продолжился он ровно с того момента, на котором прервался в прошлый раз. Только в этом мире я живу! В полном понимании слова. Своей, настоящей, а не придуманной и заранее прописанной кем-то жизнью. Яркой, насыщенной, разнообразной, восхитительной и деятельной. Похожей на большую восточную шкатулку с редкими украшениями и диковинными сувенирами.

О, как же не хочется прекращать игру, да и вообще покидать это волшебное место! Ведь здесь так хорошо, даже если ничего не происходит. Или случается что-то такое, чего объяснить не в состоянии никто. Иногда я вижу вещи, которые не имеют названия в обычном мире. Их никак нельзя обозначить.

В последнее время, я ловлю себя на том, что ухожу в это место, при любой возможности. И пытаюсь максимально сократить время пребывания вне его. Потому что только в нём я чувствую себя защищённым. И полным уверенности, что я в безопасности. Всё моё остальное время слилось в один бесконечный, угрюмо-постылый сериал, в котором я вынужден участвовать против своей воли. Но сделать ничего нельзя, ведь начальные серии были предопределены и срежиссированы не мной. А дальнейшие просто налипали, как снежный ком, набирая вес, мощность и угрожающую плотность, грозя раздавить меня в случае неповиновения или игры не по правилам. И я рад бы остановить это безумие, но от меня уже на самом деле, мало что зависит.

Я просыпаюсь в одно и то же время, по звонку будильника. В полубессознательном состоянии бреду в ванную, почти на автомате выполняю обычные гигиенические процедуры, и машинально одеваясь, привычно игнорирую слова жены. Как правило, они не несут никакой смысловой нагрузки. Эта женщина говорит всегда, начиная с той самой минуты, когда открывает глаза. И замолкает лишь после погружения в сон. Однажды я непосредственно стал свидетелем того, как она заснула прямо посередине собственной фразы. Супруга моя занимается ведением домашнего хозяйства. Тем не менее, завтрак себе я готовлю сам.

Ставя чайник на заляпанную жиром от вчерашнего ужина плиту, я в очередной раз прихожу к выводу, что у нас совершенно разные представления о том, что включает в себя понятие «ведение домашнего хозяйства». Как, впрочем, и обо всём остальном. Чтобы не видеть её заспанного лица и не слышать шаркающих шагов в комнату сына, которому пора вставать я, оставив на столе надкусанный бутерброд, и практически нетронутый кофе, выхожу из дома. Дверь за мной глухо щёлкает. Поездка в маршрутке и затем движение по улице, среди чёрно-серо-коричневой массы угрюмых, плохо и дёшево одетых, как правило, дурно пахнущих людей, уже не так травмирует меня, как раньше. Я научился погружаться в своё оцепенелое, зыбкое состояние почти повсеместно: когда иду, еду, выслушиваю начальника, смотрю в телефон, во время приёма пищи, составления отчёта или на третьей минуте ничего не значащего, как, собственно, и очень важного разговора. Это умение быть здесь и не здесь одновременно, на самом деле спасает меня. От окончательного безумия, к которому я был так близок ещё сравнительно недавно.

Но как бы я не хотел, время от времени, меня кто-то или что-то выдёргивает из этого спасительного убежища. Какая-нибудь выбивающаяся из бесконечной вереницы однообразно-серых дней новость общегосударственного или личного масштаба. Или более язвительное и колкое, чем обычно, замечание начальника. Или, например, неожиданная реплика недалёкого коллеги, от которого за последние три года кроме примитивных и плоских шуток никто не слышал более ничего. А может вынужденная необходимость принятия срочного решения. Словом, многое… И это изводило меня. Не давало покоя. И с этим необходимо было считаться. Потому что жить, разрываясь между двумя этими полярными мирами, я больше не хотел. Просто не мог. Каждое такое «пробуждение» давалось мне всё мучительнее. И восстанавливался я после этого дольше и тяжелее. Именно это заставило меня записаться на приём к самому лучшему специалисту в этой области. Я ехал после тягуче-нудного рабочего дня в клинику пограничных состояний и ощущал всей кожей, что меня здесь нет. Меня нет нигде… Когда я сидел возле кабинета с красивой табличкой и слегка вычурной золочёной ручкой, пришло сообщение от жены. Она просила купить сливочное масло и хлеб.

– Даже на это её, дуру, не хватает… – с привычной тоской подумалось мне. Вскоре пригласили в кабинет. Глядя в умные и внимательные, профессионально-сочувствующие глаза врача, я начал рассказывать:

– Понимаете, доктор, как только я просыпаюсь, я попадаю в жуткий кошмар… Я вынужден общаться с никчёмными людьми, играть по чьим-то правилам, соответствовать навязанным ожиданиям, отвечать на фальшивые улыбки ещё более лживой и радостной улыбкой, выслушивать бесконечное количество пошлости, унижений и откровенной глупости… Я вынул из кармана большой носовой платок в мелкую, чёрно-зелёную клетку и промокнул вспотевший лоб:

– Признаюсь вам, я на грани… Я больше не могу делать вид, что не замечаю всей этой клоунады… Мне уже не под силу изображать восхищение, имитировать бурную деятельность и аплодировать, когда жалеешь, что не можешь достать из шкафа пулемёт. Я устал… У меня одна надежда на вас и на то, что я хотя бы время от времени могу уходить в другую реальность, кардинально отличную от этой… Приблизив своё лицо к психотерапевту, я добавил:

– Вы знаете… Я никому ещё этого не говорил, но я… не хочу просыпаться…

Я ещё рассказывал что-то, приводил примеры, а потом обессилено замолчал. И меня совсем не волновало, что доктор, который так внимательно слушал, неуловимо и почти ежеминутно менялся. Он становился то непомерно большим и полупрозрачным, как весеннее облако, то превращался в маленького, забавного человечка в красном колпаке, похожим на садового гномика, то вдруг передо мной оказывался важный и осанистый молодой человек, напоминающим испанского кабальеро, с гордым взглядом и тонкими, едва заметными усиками.

– Ну что ж, – размеренно сказал доктор, на этот раз принявший образ крупного белоснежного яка с длинной, волнистой шерстью, очками на носу и пурпурными звёздами на могучих рогах, – вы довольно подробно и хорошо всё описали… Я вас, как мне кажется, понял… Могу сказать только одно, тем более, что ответ здесь очевиден, если вы не хотите просыпаться…

– Да, доктор, – горячо вставил я, – как только приходит время открывать глаза, начинается мой личный, персональный ад…

Як, посверкивая мудрыми, шоколадного цвета глазами поверх тонких, без оправы очков, несколько раз терпеливо кивнул.

– Не хотите просыпаться, так и не просыпайтесь на здоровье! – спокойно проговорил он.

– А так можно? – спросил я неуверенно.

– Помилуйте! Ну конечно… – психотерапевт по-доброму улыбнулся, как умудрённый опытом прошедших лет взрослый, вынужденный объяснять неразумному малышу обыкновенные и простые вещи…

– Вы оглянитесь вокруг, – продолжил он, – посмотрите внимательнее на тех, кто вас окружает… Неужели вы не видите, что все они давно и беспробудно спят?

Я откинулся на спинку кресла и задумался. Затем, почти физически почувствовал, как вытягивается моё лицо. Как у человека, которому предъявили, наконец, неоспоримые доказательства того, о чём он и так давно подозревал. О, боже, – думал я, – а ведь действительно, это так и есть…

Жена, говорившая даже тогда, когда никого не было рядом… Мой, пребывающий в вялотекущем анабиозе сын, мерно покачивающий головой с вечными наушниками в ушах… Бесцветная толпа людей, пустыми глазами уставившихся в экран телефона в общественном транспорте… Начальник и коллеги, выполняющие ежедневно один и тот же ритуал обмена формальной коммуникацией, документооборота и прочих рутинных функций… Я поднял голову и обескуражено посмотрел на доктора. Тот снова мелко кивнул и грустно улыбнулся, словно говоря: «Всё так, всё так, даже не сомневайтесь…»

Белоснежный як вдруг стремительно начал уменьшаться и превратился в серого, очень строгого филина в тёмно-синей шапочке с кистью, который слегка изменившимся голосом, с несколько учительской интонацией, произнёс:

– Полагаю, для вас, как и для множества других людей, это единственный выход… Филин вспорхнул на стол и стальным, блестящим клювом открыл ящик стола.

– Чтобы вам было легче, я мог бы порекомендовать вот это. Он достал что-то когтистой, в грубых продольных и поперечных складках лапой, и пододвинул в мою сторону правым крылом большую алую таблетку.

– Вот… Это проверенное и весьма надёжное средство… Хотя вам оно не так уж и нужно… На мой взгляд, вы полностью готовы… Разве что с целью ускорить процесс перехода…

Я во все глаза смотрел на отливающий сочным багряным цветом выпуклый бок пилюли, и не находил ни одной, заслуживающей внимания причины для того, чтобы этого не делать…

Ты прости меня, но мне так нравится наблюдать за тобой, любимый. Это дарит мне иллюзию, что ничего не изменилось. И что мы не изменились. Мы всё та же счастливая, молодая пара, слегка помешанная друг на друге и своей любви. И всё идёт так, как было раньше. В той, прошлой жизни. Я тогда тоже любила наблюдать за тобой, особенно в те моменты, когда ты был страстно увлечён чем-то и не мог этого заметить. Больше всего мне нравилось смотреть, как ты работаешь. Мне приходилось делать это осторожно, украдкой, потому что ты не любил, чтобы твои картины видели до их завершения. Даже если это пока были всего лишь наброски или эскизы. Но я немного хитрила… Я заходила к тебе на минутку под каким-нибудь благовидным предлогом, – как насчёт кусочка недавно испечённого пирога или совместной прогулки после того, как закончишь? А потом, делая вид, что удаляюсь, несколько секунд топталась на месте, изображая постепенно затихающие шаги, тихо разворачивалась и, прижавшись к стене, смотрела, смотрела в оставленную, якобы нечаянно щель, на тебя, мой милый, мой единственный… Затаив дыхание, и боясь шелохнуться, я наблюдала, как стоишь ты в своей любимой позе, наклонив голову набоки скрестив руки на груди, немного раскачиваясь с пятки на носок, и вглядываешься в начальные контуры будущего произведения. Я старалась в тот момент, как можно дальше втиснуться в узенькую нишу между дверным проёмом и холодной, шершавой стеной. Мне хотелось раствориться в ней, стать одним целым. И всё это лишь для того, чтобы видеть твою каштановую, волнистую прядь, упрямо спадающую на напряжённо изогнутую бровь, твой тонкий профиль, белую рубаху с закатанными рукавами и со следами краски, в которой ты любишь работать, твои сильные и нежные руки, длинные пальцы, в задумчивости вращающие карандаш… Иногда мне казалось, что ты догадываешься или даже точно знаешь о моём присутствии. Я понимала это по тому, как двигаются в скрытой, невесомой улыбке твои губы, как слегка подрагивают крылья носа. Но ты не хотел подавать вида, возможно потому, что в глубине души тебе нравилось сознавать, что я рядом, что я здесь, стоит лишь протянуть руку… Каждому из нас это было нужно. Теперь я это знаю точно. Потому что ты откидывал знакомым движением волосы назад, быстро шёл к мольберту и начинал работать. А я просто смотрела на тебя со всей любовью, на которую была способна, впитывала в себя весь твой облик, такой родной, такой любимый и такой бесконечно далёкий теперь. Наверное, я что-то предчувствовала уже тогда, подозревала, что наша встреча – случайный, редкий подарок и времени у нас совсем немного.