– Но нештопаных у нас давно уже нет, и, уж поверь, эти штопки никто не заметит под платьями и в туфельках, даже мами! – улыбнулась Сурьма.
– Но твой пучок обязательно заметит. И не только мами.
– Тогда придётся тебе, Талли, одолжить мне свои кудряшки! – Сурьма подскочила со стула и кинулась щекотать хохочущую девочку.
Смеясь, они рухнули на широкую кровать, и Таллия прижалась к сестре.
– Скажи, а ты бы всё равно вышла замуж за Астата, даже если бы не договор его отца и папи? – серьёзно спросила девочка.
– Конечно, – так же серьёзно ответила Сурьма. – Этот договор, конечно, важен для обеих семей: мы расплатимся по долгам, а Астат, став моим мужем, получит титул, что поможет в его юридической практике. Но женимся-то мы не поэтому.
– А потому, что он чертовски хорош собой? – захихикала Таллия.
– Что за выражения, маленькая госпожа! – притворно возмутилась Сурьма, ущипнув сестру за бок.
– Но он же чертовски хорош собой, разве нет? – девочка ёрзала на покрывале, пытаясь увернуться от щекотки. – И чертовски тебе нравится, разве нет?
– «Разве да»! – со смехом передразнила её Сурьма. – А ещё он очень хороший человек.
– И благовоспитанный!
– И благовоспитанный.
– И чрезвычайно аккуратный!
– Да!
– И такой же чопорный и скучный, как матушкин хрусталь!
– Ах ты маленькая негодница, я тебя сейчас защекочу!
– Девочки, поторапливайтесь! – разлетелся по коридору второго этажа взволнованный голос госпожи Кельсии.
– Давай не будем расстраивать мами, – Сурьма поднялась с кровати и протянула руки сестрёнке, – сегодня «клубный день» – это и так испытание для её бедных нервов!
«Клубный день» случался в семье господина Нильсбория раз в неделю и последние месяцы всегда проводился совместно с Астатом и его родителями. Они отправлялись в семейный клуб Крезола, где отцы приятно проводили время за игрой в бильярд или покер, матушки обсуждали свои женские секреты за изящно сервированными чайными столами, а молодые люди играли в кегли на лужайке перед клубом, прогуливались в саду или, если погода была ненастной, – в оранжерее.
Для госпожи Кельсии этот день был в неделе главным и самым ответственным. Она окуналась в привычную ей среду великосветских разговоров, шелков, ароматов духов и дорогих сигар, а также в среду самых безжалостных сплетен, колючих и ядовитых, словно осиный укус, из-за которых «держать лицо» требовалось ещё тщательнее.
Сегодня выход был особенно тяжёлым: предстояло преподнести побег Никеля с горничной (о котором, безусловно, все уже прознали) не как поступок безрассудный и позорный (каким его считала сама Кельсия), но как подвиг во имя искренних и глубоких чувств, вызов обществу, который посмеет бросить лишь сильный духом человек – настоящий мужчина, не страшащийся людской молвы. А ещё следовало придумать убедительную причину, почему они до сих пор не наняли новую горничную и старшая дочь Кельсии появляется в обществе не с модными нынче локонами, а со скромным пучком – словно отправилась на смену в своей мастерской, а не в высший свет!
В этих тревожных думах и проходило утро госпожи Кельсии. Но вот к их парадному подъехал кеб, и мами, разместив в нём остальное семейство так, чтобы не помялось ни одно платье, отправилась навстречу своим светским обязанностям.
Астат – высокий, гладко выбритый светловолосый молодой человек с серьёзными и чуть грустными серыми глазами – ждал Сурьму и Таллию на обычном их месте: в кружевной беседке, оплетённой клематисом. С собой у него, как и всегда, была книга (его любовь к чтению очень подкупала Сурьму), которую он закрыл, как только увидел приближающихся сестёр.
