Стариков, интеллигентно попивая кофеёк, неожиданно заметил Лисунову: «Вот у вас борода подстриженная, следовательно, вы – не почвенник!» Лисунов ответствовал доктору наук Старикову, что, основываясь на посылах, связанных с формами и видами мужских вторичных половых признаков, можно прийти к неверным результатам – особенно в филологических исканиях. Это не смутило профессионала, удовлетворённо констатировавшего: «Здесь – всё-таки западническая конференция! И вы – несомненный западник. В противном случае вас бы сюда не позвали!» «Я бы не торопился с выводами, – сказал Лисунов под последний укус пирожка с капустой. – Вспомните реплику лабуха из рассказика Жванецкого “Как хоронят в Одессе”: “Вы же ещё не слышали наше звучание!”»
А Гера Муравьёв, симпатичный мужик среднерусского типа, никак, судя по конфигурации русой бороды, не западнического, директор издательства «Пушкинский сад», виртуальным образом обретающегося на редакционной территории журнала «Планета», зачем-то пообещал Лисунову издать книгу его стихотворений. Возможно, он задобрился бутылкой убойного украинского «Первака», который был за полчаса до беседы дружески ему вручён и который, по лисуновской практике, неизменно приводил «дорогих россиян» в возвышенно-возбуждённое состояние. Муравьёвский друг Курин, завотделом поэзии того же журнала, лауреат литературной премии (а как же!) «Северные Полмира» (название которой было очевидно порождено строкой Бродского «…с высоты ледника я озирал полмира», и под оный тезис один из апологетов подвёл несокрушимую доктрину), откушамши украинской горилки, доверительно проговорился: «Мы стихи “украинцев” не сможем напечатать: под них, то бишь вас, места никак не сыщем. У нас, понимаете ли, своих та-а-акая очередь стоит!.. У меня ж тут столько местных классиков на учёте! – как говорится, Винни-Пух и все-все-все…»
В большой перерыв Лисунов, с непривычки изнемогавший от изобилия околобродских многоглаголаний, выбежал в Летний сад, который находился совсем рядом, в трёх кварталах. Посеревшие от времени, некогда белые, молчаливые статуи уютно располагались меж зеленью. Съёмочная видеогруппа записывала с кем-то беседу, из которой Лисунову услышалась только одна фраза. Разумеется, – «…и в Летний сад гулять водил». В одной из зелёных кустовых ниш Лисунов наткнулся на Мидаса, страдальчески, с вывернутым ртом глядевшего в небеса – похоже, возопившего уже не только оттого, что в золото превращались предметы, к коим он прикасался, но и потому, что все произносимые им слова становились драгметаллом. Разменной, что ли, монетой. Фигура мифического царя вполне наглядно являла собой аллегорию юбилейной конференции – во всяческих аспектах.
Лисуновская читка, проходившая в зале редакции журнала «Планета», сопровождалась мрачноватой тишиной, хотя ария путивльского гостя началась с краткого размышления о «шведском синдроме» – когда заложники начинают чувствовать дружественную общность с захватившими их террористами. В виду имелись слушатели и докладчики. Аудитория рассмеялась, оживилась и на этой инерции проглотила стишок Лисунова «На годовщину смерти И.Б.», который он не мог не прочитать хотя бы потому, что это было единственное поэтическое приношение, здесь прозвучавшее.
Лисунов начал доклад весьма громко, и, имея некоторую практику публичных выступлений, быстро почувствовал, насколько «трудно плыть в концентрированной серной кислоте».
