Милка… нет, теперь уже Лена, плакала на плече у матери, при этом не отпуская руки Короля, который неловко топтался рядом, не зная, что делать. Ленку же словно прорвало, она, захлебываясь, принялась говорить о своей жизни, как ее нашел Гвоздь, как рассказывал сказки, как они удирали от милиции и как попрошайничали. Улыбка женщины превратилось в жалкую гримасу. Она всхлипнула, но сдержала себя и не заплакала.
– Теперь все хорошо, доченька. Теперь все будет хорошо. Мы заберем тебя домой.
Милка… Ленка отстранилась.
– Нет. Я без Короля не пойду! И Шкета! Он защищал меня!
– Короля? – Женщина беспомощно взглянула на мужчину.
– Вот он. – Ленка вытолкала вперед друга. – А Шкет в палате лежит. Я сейчас…
– Похоже, мне надо будет вмешаться, – сказал Александр Петрович. – Или хочешь к ним в семью?
На миг у меня захватило дух. До слез захотелось, чтобы меня снова обняла мама, чтобы, если я заболею, она сидела у моей постели и поила горячим молоком с маслом. Собрав всю волю, я мотнул головой:
– Нет.
Как-то отстраненно я наблюдал за разговором Александра Петровича и семейной пары. Женщина не отпускала руку дочери, сильно сжав ее ладонь. Я видел, что Милке больно, но девочка даже не пискнула.
Я побрел в палату. Александр Петрович появился через полчаса и сел рядом с кроватью. Я от стены не повернулся.
– Они берут и вашего Короля.
– Хорошо.
– Лена плакала. Хотела с тобой попрощаться, когда я объяснил, что ты не можешь поехать с ними.
– Трое – это было бы уже слишком. Спасибо.
– За что? Я держу свое слово. А сейчас собирайся.
– Собираться? – Я приподнялся и обернулся.
– А ты что, думаешь вечно в больнице жить? Поедем смотреть, как остальные из вашей компании устроились.
Остальные…
Оказалось, что Александр Петрович приготовил для меня одежду. Мы покинули больницу и поехали на его машине куда-то за город.
Остановились недалеко от деревенского дома. Сквозь тонированные окна нас видно не было, а опущенное стекло рядом с водителем давало возможность слышать все, что происходит на улице. Вот скрипнула дверь, и на крыльце показался Валерка. Я с трудом узнал его: чистый, в аккуратной одежде.
Грохоча ведром, он прошел к колодцу и быстро закрутил ворот. Наполнил ведро и понес в дом. На крыльцо выскочила какая-то девчонка.
– Ты чего, Маш? – удивился Валерка.
Машка?! Эта девчонка та самая Машка, вечно ходившая в рваном платье и дырявых колготках?
Девчонка молча сунула Валерке еще одно ведро и подхватила полное.
– Да сам донесу! – возмутился Валерка.
– Дуй с этим.
Из дома кто-то позвал Машку по имени.
– Иду, мама Люба!
– Мама Люба? – Я повернулся к Александру Петровичу.
– Любовь Николаевна Орлова. Недавно похоронила мужа, а сын погиб в Афганистане. Хотела усыновить каких-нибудь сирот, но ей не позволили. Одинокая женщина, не молода… Нам удалось ей помочь. Я полагаю, что это в любом случае лучше, чем детдом или улица. Ребятам здесь нравится. Да, честно говоря, я бы и сам не прочь, чтобы меня так усыновили. Чистый воздух, здоровые продукты. Хотя и труд тут тяжелый, но ребят не пугает. Хочешь зайти в гости? Они будут рады.
Я отрицательно покачал головой.
– Как знаешь. Поехали тогда обратно.
В тот день мы больше никуда не ездили. Переночевали в квартире, я так и не понял в чьей, а утром уже летели на настоящем вертолете. Летал я впервые и потому с большим любопытством глядел в иллюминатор. Приземлились на территории какой-то воинской части, а потом из окна кабинета я наблюдал за Мишкой, в ладно подогнанной форме марширующим вместе с другими по плацу.
