– А мешок под рубашку спрятать, как ладанку, или надо его сверху носить? – спросил Ваня.
– Этого сказать не могу, – признался Вова. – До мешка у Соловова дело не дошло. Так вот, потащился этот дурень ночью на кладбище…
– Я бы умерла еще по дороге! – пискнула Мурочка не столько от страха, сколько для придания рассказу нужного настроения.
Вова продолжал:
– Потащился он на кладбище и только по дороге сообразил, что не знает, где похоронены настоящие праведники, где так себе, а где полные грешники. Думал он, думал и вдруг вспомнил, что недавно хоронили дурочку Федосью. Она была, помните, вроде городской юродивой: по дворам побиралась, ходила с богомольцами, носила отрепья. Куда уж праведнее! Да только похоронена-то она была в другом конце кладбища, а не там, где Сашка Соловов стоял. Между тем дело шло к полуночи, оставалось в запасе всего минут десять (Сашка для верности с собой дедовы часы взял). Если вокруг ограды бежать к Федосьиной могиле, не поспеть никак, а уж земли в мешок наскрести и подавно. Оставался только один путь…
– Через кладбище, по аллее, мимо часовни! – выпалила Мурочка. – До чего ты, Володька, рассказываешь нудно – заснуть можно.
– Он хорошо рассказывает, обстоятельно, – не согласился Иван. – Все факты излагает в полной последовательности.
– Если меня перебивать, я до утра не кончу, – возмутился Вова. – На самом интересном месте сбила!
– Ты говорил, что Соловов собрался идти напрямик, мимо часовни, – подсказала Лиза.
Она прекрасно знала историю похождений Соловова. Но то ли в сумерках все казалось значительней и страшней, чем днем, то ли ее начал пробирать от садовой сырости вечерний озноб – только она с удивлением поняла, что дрожит. Так же дрожал, наверное, и глупый Сашка Соловов, и его серенькие, как воробьиные перья, вихры шевелились на макушке.
Еще бы Соловову не струхнуть! Никольское кладбище в Нетске самое старое. Кусты разрослись там в непролазные кущи, а уж возле часовни и вовсе стояли высоченные деревья, как лес над богатыми могилами, над мраморными обелисками да урнами. Бедный, бедный Соловов!
– Всем известно, что на кладбище водится нечистая сила, – загробным голосом гудел Вова. – Но Лидтке Сашка боялся больше, чем самого крупного черта.
Лысая голова Федора Людвиговича, его мефистофельская бородка и пронзительный взгляд внушали Соловову необоримый трепет…
– Чумилка, не увлекайся! – прервала его Мурочка. – К чему эти красоты?
Володька обиделся:
– Сама бы тогда и рассказывала! Ладно, буду краток и сух. Решился Соловов идти к Федосьиной могилке напрямик через кладбище. Сначала он бодро шагал, а потом душа его ушла в пятки – кругом темнотища, только кресты белеют. Вроде бы и луна светила, но как только Соловов забрался далеко в кусты, она сразу за тучу зашла. Сашка зажмурил глаза и припустил бегом. Тут он запнулся за корень – а может, нога о ногу заплелась. Растянулся во весь рост, полежал немного. Руки-ноги вроде целы. Хотел подняться, вдруг слышит шаги. Недалеко где-то, за кустами, топочут: топ-топ-топ. Будто бы даже несколько человек. Или это не люди вовсе?
Володька значительно замолчал. Сразу стало слышно, как под дощатым потолком беседки ноет беспокойный комар, а в доме у Одинцовых весело бьют по клавишам.
– Соловов до того испугался, что как был на карачках, так и пополз с дорожки в кусты. Залег там, прислушался – не только шаги, какие-то голоса слышатся. А потом поплыли огни! – скрежетал Володька, постепенно переходя с шепота на тихий вой. – И не синие огни, болотные, про какие нам тут Рянгин рассказывал, а красные, дьявольские. А между ними тени снуют, мечутся, галдят между собой задушенными неживыми голосами…
