«Может быть, она не вернулась с курсов? Она сказала, что обеспечила меня инструментами до конца недели, но ведь она не говорила, что выйдет на работу именно в понедельник. Значит, у меня есть легальный повод ей позвонить, узнать, когда она собирается на службу. Вот сейчас покурю и позвоню. Из своего кабинета, где нет любопытных ушей».
Он вышел на площадку черной лестницы. Серые бетонные ступени, перила из железных пластин, кое-где оторванных и торчащих в пролет железными щупальцами. На стенах с осыпающейся грязно-розовой краской – воззвания сексуального и политического толка. Угол возле помойного ведра в изобилии испещрен следами тушения сигарет. Миллеру стало противно, и он поднялся на один пролет. Там обнаружилась такая же картина. Тяжело вздохнув, он закурил.
Внизу хлопнула дверь, и послышались женские голоса – сестры вышли на перекур.
– Ну, Тань, как тебе с фашистом работается? – донеслось оттуда.
Миллер навострил уши. Подслушивать, конечно, нехорошо, но он же не знал, что они сюда придут! Чистая случайность. А после того как его назвали фашистом, обнаруживать себя просто неудобно, это сконфузит невоздержанную на язык сестру.
– Нормально. И почему вы все так его не любите? Странно даже.
В ответ раздался дружный смех.
– Знаешь, с тобой он стал как-то добрее. – Миллер узнал голос старшей сестры Ирины Анатольевны. – И не только к тебе, но и к нам, грешным. Разве мы могли представить, что он будет помогать нам таскать этот чертов хлам?
– Это уж точно, – подтвердила другая сестра, Дмитрий Дмитриевич не узнал ее по голосу. – Попроси мы его раньше, смерил бы нас уничтожающим взглядом и сказал: «Хорошо, я еще и инструменты за вас помою. А вы не окажете ли мне ответную любезность – не прооперируете ли аневризму сонной артерии?»
Миллер чуть не поперхнулся дымом. Именно так он бы и сказал, слово в слово.
– Не знаю, что это на него вдруг нашло, – продолжала неузнанная сестра. – Но боюсь, когда у него припадок доброты закончится, мы все огребем по полной. Уж он-то найдет способ наверстать свое, фашист недобитый.
– Девочки, а за что вы его фашистом зовете? – Голос Тани он не перепутал бы ни с чьим.
– Такой и есть! Вредный злобный гад. Конечно, ты ему угождаешь, и у него пока нет повода тебя гнобить. Но вообще не обольщайся, он ненавидит тебя так же, как все остальное человечество.
Миллер и не предполагал, что у Ирины Анатольевны, которую он уважал и ценил, сложилось такое нелестное мнение о его персоне!
– Нет, фашистом я бы его не назвала, – задумчиво протянула Таня. – И сдается мне, он совсем не злой. Просто бесстрастный и холодный человек. Так что если уж выбирать ему прозвище, то я бы предложила «мессир».
Опять раздался дружный хохот, а Дмитрий Дмитриевич подумал, что истина «подслушивающий человек рискует услышать много для себя неприятного» подтверждается на все сто.
– Нет, правда, девочки. Как и дьявол, наш Миллер не способен на сильные чувства. Зато холодность позволяет ему быть справедливым и объективным, а мы за это считаем его злым. На самом деле он просто несчастный человек, он завидует нам, как Воланд.
– Таня, что ты несешь? При чем тут Воланд?
– Воланд тоже бесстрастный и тоже завидует людям. Поэтому и вводит в искушение, играет на человеческих страстях, чтобы в очередной раз убедиться, что они толкают людей только на грех и некрасивые поступки. Наш, конечно, дьявольским промыслом не занимается, но ему тоже приятно лишний раз убедиться, насколько мерзок род людской.
