Затем он услышал голос позади себя и резко обернулся. В проеме черного прямоугольника чердачной двери стоял изуродованный до неузнаваемости парень. Тело смято, руки изогнуты под странными углами, шея свернута, демонстрируя кашу из правой половины лица. «Хошешь ышо кока-ковы»? прошепелявил он, делая шаг вперед. Жуткий шаг, олицетворяющий собой все безумие сложившейся ситуации.
Дима застыл. Он рад бы был убежать, но не мог. Единственный путь оказался перекрыт мертвым суицидником. А за его спиной показались другие. Они выбирались на крышу, стуча сломанными костями. Изуродованные в разной степени тяжести. Подростки, почти что взрослые, и совсем маленькие: те, которые еще не понимали, что смерть – это не игра. И что не стоило им повторять за упавшим дядей. Хруст снега под их ногами и нечленораздельная речь, льющаяся из глоток, смешались в жуткую какофонию звуков.
Мертвецы шли, чтобы спрыгнуть с крыши еще раз. Им не оставалось ничего иного, как проигрывать свою смерть снова и снова. Но теперь перед ними находился их предводитель – тот, с кого все началось. Как истовые последователи, они жаждали показать Диме, на что способны, и из толпы доносилась проклятая фраза «хочу кока-колу».
«А ты еще хочешь кока-колу?» спросил тот самый полицейский, что принес Диме напиток. И толкнул парня в грудь. С крыши.
Дима падал, не видя, но ощущая, как его мертвая паства последовала за ним, осыпаясь дождем. А в самый ответственный момент, как и обычно бывает, проснулся. И не помнил, достиг ли земли или вырвался из кошмара за мгновение до…
Но что за звук удара он тогда слышал, если не хлопок своего тела от падения? И лишь наутро заметил треснувшее наружное стекло в тройном стеклопакете в спальне. Кто-то бросил камень или еще что-то.
Он рассказал обо всем психиатру на следующем сеансе. Дима не хотел сюда приходить, но в полиции настояли. Следователю необходимо было заключение психиатрии в рамках следствия. В противном случае он грозился поместить Диму на принудительное лечение.
Толстая женщина средних лет сидела в своем бежевом кресле, внимая рассказу пациента. Иногда задавала вопросы, такие как «а что вы почувствовали в тот момент?» или «понимали ли, что это сон?», и еще «а когда вы вели стрим, вы осознавали, что все происходит на самом деле? Или вам казалось, что это тоже сон?».
Конечно же он понимал. Он же не идиот.
В сотый раз Дима объяснял, что упал случайно, но никто не слушал его. Он сравнивал себя с туземцем, слова которого являлись для колонизаторов тарабарщиной.
– Я передумал прыгать, когда появился полицейский, – лгал он, – мне стало жаль его стараний. Мы же с ним договорились, что я спущусь.
– Значит, вам стало жаль не себя, а полицейского, который пытался вам помочь? – переспрашивала доктор. Она все время переспрашивала, точно не понимала с первого раза.
Дима придумал для себя версию, которой придерживался в дальнейшем. Он не знал, к чему она приведет, и как растолкуют ее другие, но высказавшись однажды, уже не имел права отступать.
– Дмитрий, вас больше не посещают мысли навредить себе?
– Нет.
Он чуть не сорвался и не добавил, что эти мысли его и раньше не посещали (разве что лет в 14, страдая от безответной любви, да и то ничего серьезного он тогда не планировал), но вовремя сдержался. Необходимо себя вести так, как они (все они!) того хотели. Но Дима не знал, чего на самом деле
