На лице у мужчины появилось выражение замешательства. Он с тревогой покосился на двух своих спутников. Один из них, стоя в дверном проеме, неотрывно глядел на проплывающий мимо пейзаж. Другой сосредоточенно ковырял в носу кончиком банданы и с интересом разглядывал результаты раскопок. Первый мужчина вновь перевел взгляд на Мака:
– Я что? Я в драку не лезу. Мне бы только бумаги немного, чтоб сесть.
Мак встал на полную ступню.
– Ладно, – сказал он. – Так и быть, бери. Только оставь чуток.
Приблизившись к куче бумаги, мужчина взял себе несколько обрывков.
– Да можешь и побольше взять!
– Нам недалеко ехать, – отозвался мужчина. Он сел возле двери и, обхватив руками колени, уткнул в них подбородок.
Городские кварталы закончились, и поезд набрал скорость. Деревянный вагон грохотал, что тебе орган. Джим встал и, толкнув дверь, раскрыл ее во всю ширь, впуская в вагон лучи утреннего солнца. Усевшись в дверном проеме, он свесил ноги наружу и глядел вниз, пока от мелькания земли под колесами у него не закружилась голова. Тогда он поднял голову и стал разглядывать пробегавшие мимо покрытые желтой стерней сжатые поля. Воздух был свеж и приятно попахивал паровозным дымком.
Вскоре к нему присоединился Мак.
– Послушай, не вывались смотри, – крикнул он. – А то один мой знакомый парень тоже так вниз смотрел, голова закружилась, и он из вагона полетел – мордой о землю шлепнулся.
Джим ткнул пальцем в сторону беленького дома фермерской усадьбы с красным амбаром, притаившимся за рядком молодых эвкалиптовых деревьев.
– А место, куда мы едем, такое же красивое, как вот это?
– Красивее, – отвечал Мак. – Там сплошь сады яблоневые на мили и мили вокруг, а ветви яблонь сейчас, в сезон, будут ломиться от плодов, сгибаться под тяжестью яблок, которые у нас в городе пятицентовик штука продают!
– Знаешь, Мак, странно даже, почему я не выбирался за город почаще. Забавно, как люди, бывает, хотят чего-то, а не делают. Когда еще мальчишкой был, какой-то там приют или общество благотворительное вывезло пятьсот ребятишек на пикник за город, погрузили нас на грузовики, и мы поехали. Мы там гуляли, нагуляться не могли. Деревья в том месте росли высокие, и, помню, взобрался я высоко, на самую верхушку дерева, и сидел там долго, чуть ли не весь пикник просидел. Я думал, что вернусь туда обязательно, как только сумею – вернусь. Но так и не вернулся.
– Вставай, Джим, и давай-ка дверь закроем, – сказал Мак. – Мы к Уилсону подъезжаем. Не стоит железнодорожную полицию лишний раз раздражать.
Совместными усилиями они задвинули дверь, и в вагоне внезапно стало тепло и сумеречно. Вагон дрожал, как корпус гигантской виолы; постукивание колес на рельсовых стыках стало реже, потому что поезд теперь шел по городу и сбавил скорость. Трое мужчин поднялись.
– Мы здесь выходим, – объявил главный и, толкнув дверь, приоткрыл ее на фут. Два его спутника скользнули вон. Главарь повернулся к Маку: – Надеюсь, ты на меня зла не держишь, приятель?
– О чем речь!
– Ну, бывай. – Скользнул прочь и он, а уже приземлившись, крикнул: – Сукин ты сын трёхнутый!
Мак рассмеялся и, потянув дверь, почти задвинул ее. Какое-то время поезд катил плавно, и ритм колес, постукивающих на стыках, участился. Мак вновь открыл дверь пошире и сел на солнышке.
– Красиво это он, ничего не скажешь! – заметил Мак.
– А ты и вправду чемпион по боксу? – спросил Джим.
