Нечто подобное иногда действительно происходит, и восьмилетний поклонник Майкла Джексона, повзрослев, становится ценителем Игоря Стравинского или Густава Малера. Обратные примеры, за исключением клинических случаев, мне не известны, и это вроде бы подтверждает справедливость предложенной выше метафоры.
В реальности всё иначе. Мало кто, взрослея, переходил от попсы к фольклору, затем к року, джазу и академической музыке, именно в этой последовательности и не пропустив ни единого звена цепи. Такие люди, видимо, существуют, но их путь нельзя рассматривать как неизбежный для всех завсегдатаев консерваторских залов.
В семьях профессиональных музыкантов, исполняющих академическую музыку, дети со слабой восприимчивостью к искусству могут не знать ничего другого, кроме неё и вездесущей попсы. В отсутствие любопытства к неведомому натаскивание оборачивается для них набитой колеей, а язык академической традиции, самый сложный и развитый, остаётся единственно внятным. Этим объясняется эстетическая глухота значительной части ценителей высокого искусства к жанрам более простым, но породившим немало достойных произведений. Они просто не воспринимаются.
Натасканность на восприятие высокой культуры порождает снобизм. Ценность любого культурного феномена, облечённого в «неправильную» форму, отрицается a priori, при убеждённости, что ничего действительно интересного другими средствами быть выражено не может. Особенностью живых организмов является стремление к экономии усилий, поэтому мы не вправе ожидать от таких людей попыток вырваться за привычные рамки. Передвигаться по наезженной колее всегда проще, независимо от того, где она проложена. Это имел в виду Борис Пастернак, говоря о бедствии среднего вкуса. («Гордон и Дудоров принадлежали к хорошему профессорскому кругу. Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы» (Б. Пастернак. "Доктор Живаго")). Близкую мысль высказывает коллега поэта по alma mater Ханс-Георг Гадамер, считавший, что привязанность к уже знакомым качественным характеристикам искусства порождает кич и безвкусицу, ибо испытывающий такую привязанность человек в состоянии воспринимать только то, что создано на знакомом языке, поэтому каждая новая встреча с искусством для него не потрясение, а бесцветное повторение.
Последнее расценивается такими людьми как единственно возможный смысл события. Такое «гипостазирование» узнавания в качестве единственного эстетического критерия и есть бедствие среднего вкуса, по крайней мере, самая распространённая его разновидность. В этом смысле Гордон и Дудоров ничем не отличаются от поклонников Ильи Глазунова или Майкла Джексона – они ищут «бесцветного повторения».
Интересно, что Ханс-Георг Гадамер в преклонном возрасте оказался способен распознать в рок-музыке одну из форм подлинного искусства.
Сказанное не означает, что узнавание мешает или тем более противоречит эстетическому восприятию произведения искусства. Ещё Аристотель видел в нём одну из его составляющих. Но только одну, а отнюдь не единственную и не самую существенную. С другой стороны, принципиальный отказ творца от узнавания, точнее, от узнаваемости ничего не гарантирует, но ведёт к последствиям, которые нам предстоит рассмотреть в следующих главах.
