– Что это за камень? – спрашивает Диего.
Я вздыхаю, не поднимая глаз.
– «Слава Кортеса». Огненный опал, который конкистадор Кортес отнял у ацтеков.
– Как он оказался у дона Франсиско?
– Он вез его в Лиму, к вице-королю Перу. Показать камень и попросить у него рудничных рабочих.
– Значит, есть и еще камни? Они собираются открыть опаловые рудники в Новой Испании?
– Есть, – киваю я. – Горы набиты опалами. Не повезет беднягам, которых испанцы загонят в шахты добывать их.
Я смотрю на следы, которые мои ступни оставляют на досках, и снова перевожу взгляд на Диего, зачарованного созерцанием сокровища. У меня нет желания делиться с ним секретами, но я не хочу, чтобы он уходил. Я пока не готова остаться одна.
Поэтому я склоняюсь ближе. От него пахнет прелью и высушенными табачными листьями.
– Этот опал особенный. – Я поворачиваю камень правильной стороной. – Можно увидеть вырезанное на нем лицо.
Диего всматривается, щуря глаза, сгорбившись над камнем. Корабль переваливается через волну. Луч света падает на опал из открытого пушечного порта, и я чувствую на своей щеке чужое дыхание, когда он издает вздох, увидев лик бога Солнца, высеченный древним ювелиром.
– Путана ди дио, – шепчет он.
– Для них этот опал был священным. Испанцы забрали его. Как и все остальное.
– Естественно, – усмехается он. Его лицо вдруг делается уродливым, искажаясь гримасой жадности. – Для меня он тоже святыня.
Диего сидит широко расставив ноги и упирается костлявым коленом мне в бедро. Я чуть заметно отодвигаюсь.
– Как бы то ни было, он прекрасен, – говорит Диего, склоняя голову к плечу, чтобы рассмотреть опал под другим углом. – И за эту красоту ты выкупишь свою свободу.
– Это как? Я ведь уже отдала его генералу.
– Он отвезет тебя в Англию.
– В Англию? И какая мне от этого польза?
– В том, что, хотя англичане и рады убивать, похищать и продавать нас, как вьючных животных, по всему свету, в Англии держать раба незаконно.
– Это правда?
– Суд постановил, – говорит Диего, вертя камень в пальцах, – что воздух Англии «слишком чист для того, чтобы им дышали рабы».
Последние слова он с горечью произносит на языке англичан.
Я моргаю. Так вот почему камень позвал меня!
– Мне всегда везло, – говорю я ему. Бабушка звала меня счастливицей.
Он кладет опал обратно в шелковый мешочек, затягивает тесьму и встает, согнувшись, держась за балки, крепящие палубу.
– Никакого везения не существует, – говорит он назидательно, будто отчитывает малого ребенка. – Ты сама правишь кораблем своей жизни. – И уходит наверх, крепко зажав в кулаке драгоценный камень в шелковом мешочке.
Он, конечно, не прав. Мужчина может сам направлять корабль. А женщина вынуждена пристраиваться к тому, кто следует в нужном ей направлении.
Эту ночь я провела с широко раскрытыми глазами, прислонясь спиной к жесткому лафету. Я даже не могла ни двинуться с места, ни уснуть, слушая фальшивое пение матросов и шуршание крыс, скребущихся возле ног. Мне было страшно. Что теперь со мной будет? За всю ночь я ни разу не вспомнила о своих потребностях. Но больше не могу терпеть.
Я резко встаю и чуть ли не бегом направляюсь к корме. Корабль идет, плавно покачиваясь, сильной качки нет. Скрытые тенями, с обеих сторон из темноты за мной наблюдают матросы. Вслед мне летят крики, свист, нецензурная брань. Слова другие, а смысл тот же. Я теперь шлюха, а не путана, арапка, а не негритоска. Эти мужчины такие же мерзавцы, как испанцы. Мне следует остерегаться их каждую минуту.
