У нас в городе происходил какой-то громкий судебный процесс над бывшим мэром города, присвоившим себе несколько миллионов долларов. Несмотря на то, что процесс был открытый, судья не разрешил ни фото, ни видеосъемку. И тогда одна моя бывшая одноклассница, которая стажировалась в известном финансовом издании, предложила мне сделать рисунки прямо из зала суда.Со мной заключили контракт, дали бейджик «пресса», и я, воодушевлённая новыми профессиональными вершинами, отправилась «на дело».Я тогда сильно беспокоилась: смогу ли уловить выделяющиеся черты внешности участников процесса, смогу ли за короткое время узнаваемо изобразить их, и поэтому целую неделю перед процессом просто набивала руку… вместо того, чтобы хотя бы почитать о деле и кто в нём участвует… или не участвует. И если честно, то вначале мне отсутствие знаний мне совсем не мешало… Это потом, когда после перерыва в зале появилось новое лицо, я на время выпала из всего происходящего.Мужчина – этот, который только-только появился в зале… От него трудно было отвести взгляд.Волевое, гордое лицо, состоящее из углов и прямоугольников; прямой греческий нос, выразительные темные зелено-синие глаза под широкими рыжими бровями. Он был безупречно выбрит, прическа – волос к волоску, но всё равно этот яркий рыжий цвет бил в глаза, выделяя этого мужчину из всего зала. Вряд ли кто-то мог позволить назвать его «рыжим», да даже львом… Цвет гривы ничего не значил – это мужчина был опасен как волк… как ядовитая змея. Как Каа, который властвовал над несчастными мартышками.Я так увлеклась разглядыванием незнакомца, что машинально сделала на бумаге набросок его портрета… И если бы я в тот момент отвлеклась! Если ты перевела взгляд на подсудимого мэра, на судью, на приятельницу, сидящую рядом – но я как дура продолжала смотреть на мужчину. И он, в конце концов, почувствовал на себе чужой взгляд.
Анька, когда мы изредка пересекались с ней на дни рождения и семейные праздники, обзывала меня дикой. Мол, совсем я уже одичала среди «постклимаксных баб», как она называла моих коллег по работе. А я от нее всегда отмахивалась, какая, мол, разница, кому сколько лет – лишь бы человек был хороший. Это сейчас я понимала, что не в возрасте и не в климаксе было дело, а в том, что работала я в сугубо женском коллективе. Если бы я ходила на дискотеки, гуляла с одноклассниками в парке возле леса, возможно, я бы среагировала как-то спокойней. А может, и нет — этот строгий рыжеволосый мужчина не был простым представителем сильного пола. Он чем-то выделялся среди остальных. Я не понимала, не знала, чем именно – но чувствовала это, всего лишь неосторожно заглянув ему в глаза. Мне, наивной дурехе, хватило тогда всего пары минут, чтобы смутиться до такой степени, что я начала вести себя как идиотка. Спрятала взгляд вниз, сломала карандаш, которым делала наброски, принялась судорожно капаться в сумке, надеясь найти запасной…… дура и есть.А потом я вспомнила, что утром, когда собиралась в суд, не нашла резинку для хвоста, и собрала волосы с помощью двух карандашей – была у меня такая дурная привычка ещё со школы.Ну, я и вытащила карандаши из прически, чтобы было чем делать наброски. При этом, пучок, конечно, развалился.Надеясь, что мой расхлестанный вид не приведёт того, кто меня заинтересовал, в шок, я осторожно подняла на него взгляд – и столкнулась с понимающей, какой-то мерзкой усмешечкой.Меня как будто по лицу отхлестали… прикусив губу от обиды, я решила, что лучше сконцентрируюсь на рисунках – тем более, меня именно за этим сюда и пригласили.А набросок того рыжего так и остался наброском в моей папке.
