С этими словами он ударил ее «корбачом», страшным арабским кнутом, который рассекает даже кожу верблюда. Нель, хотя была закутана в толстый плед, вскрикнула от боли и от страха, – но Гебр не успел ударить ее во второй раз, так как Стась бросился в ту же минуту, как дикая кошка, ударил его своей головой в грудь и затем схватил за горло.
Это произошло так неожиданно, что суданец упал на землю, а Стась на него, и оба стали кататься по земле. Мальчик был необыкновенно силен для своих лет, но Гебр справился с ним. Прежде всего он оторвал от своего горла его руки, а затем, повернув его лицом к земле и прижав кулаком плечи, стал стегать его тем же корбачом по спине.
Крик и слезы Нель, которая старалась поймать руки дикаря, умоляя его, чтоб он «простил» Стася, нисколько бы не помогли, если бы не Идрис, который неожиданно заступился за мальчика. Он был старше Гебра, значительно сильнее его, и с самого начала бегства из Гарак-эль-Султани все подчинялись его приказаниям. На этот раз он выхватил корбач из рук брата и, откинув его далеко, закричал:
– Прочь, глупец!
– Насмерть засеку этого скорпиона, – ответил, скрежеща зубами, Гебр.
Но Идрис схватил его за одежду на груди и, посмотрев ему в глаза, стал говорить грозным, хотя тихим голосом:
– Благородная Фатьма велела не обижать этих детей, потому что они заступались за нее…
– Засеку! – повторил Гебр.
– А я говорю тебе, что ты не посмеешь поднять на них кнут. Смотри у меня, – только посмей. За каждый удар я тебя ударю десять раз.
И он стал трясти его, как пальмовую ветку, а потом продолжал:
– Эти дети составляют теперь собственность Смаина; если хоть один из них не доедет живым, тогда сам Махди, – пусть Аллах бесконечно продлит его дни, – прикажет тебя повесить. Понимаешь, глупец?!
Имя Махди производило на всех его приверженцев такое сильное впечатление, что Гебр тотчас же опустил голову и стал повторять, как бы в испуге:
– Аллах акбар![14] Аллах акбар!
Стась встал, избитый, с пеной у рта, но он чувствовал, что, если бы отец его мог видеть и слышать в эту минуту, он был бы горд им, так как он не только бросился, не раздумывая, чтоб спасти Нель, но и сейчас, хотя удары корбача жгли его, как огонь, не думал о собственной боли, а стал утешать девочку и расспрашивать, больно ли ударил ее Гебр.
Затем он проговорил:
– Ну, избить-то он меня избил, но больше он не посмеет тебе ничего сделать. О, если бы какое-нибудь оружие было у меня в руках!
Маленькая женщина обняла его обеими руками за шею и, омывая слезами его щеки, стала уверять, что ей было не очень больно, что она плачет не от боли, а от жалости к нему. Стась, в свою очередь, стал шептать ей на ухо:
– Не за то, что он меня избил, Нель, а за то, что он ударил тебя, я, клянусь, не прощу ему этого.
На этом происшествие окончилось. Немного спустя Гебр и Идрис, успевшие уже помириться, растянули на земле циновки и покрывала и легли спать; вскоре и Хамис последовал их примеру. Бедуины насыпали верблюдам дурры и потом на двух свободных поехали к берегу Нила. Нель склонила головку на колени старой Дины и заснула. Костер погас, и вскоре слышно было только, как хрустит дурра на зубах верблюдов. На небо выплыли маленькие облачка, закрывая порою луну; но ночь все время была ясна. За скалами все время раздавался жалобный вой шакалов.
Через два часа вернулись бедуины с верблюдами, которые тащили наполненные водой кожаные мехи. Они подбросили веток в тлевший еще костер и, усевшись на песке, принялись за еду. Их появление разбудило Стася, который успел было задремать, и обоих суданцев с Хамисом, сыном Хадиги. За костром поднялся такой разговор.
