***
Улицы затопил гнилой листопад, сонно посвистывал ветер. Шестая и первая больницы не работали, так что Вера против желания ехала к Герману. Иногда она посматривала в зеркало заднего вида, словно труп мог выпасть, но он только подрагивал на неровностях дороги. При этом голова мужчины странно наклонилась, и Вере нестерпимо хотелось самой хрустнуть шеей – потому что живой человек ТАК не смог бы лежать.
Навстречу побежала бесконечная улица кафе – вся в погасшей лапше из неоновых трубок, – юркнула в сторону и пропала. Дома опустились ниже уровня дороги, и открылись пустыри вокруг четвертой больницы. Веру пробрал озноб, на языке возник неприятный металлический привкус: от шлагбаума тянулись ряды мертвецов – под грязными, в кровавых пятнах, простынками. Злой ветер дергал и надувал их жуткими волдырями, а промеж этих волдырей ходили врачи. Поодаль тарахтел "КАМАЗ" с брезентовым кузовом, в который, как мешки с песком, закидывали проверенные тела.
«Скорые» до сих пор доставляли пострадавших с причала, и дальше вестибюля больницы не пускали. Левая стена (стена тщеславия, как мысленно обозвала ее Вера) пестрела наградами Германа и его фото с пациентами. Среди них Вера нашла себя: бледную, непричесанную, с неприкрытыми шрамами на шее и ключицах. Она смотрит на Германа, а тот, как обычно, в космос или внутрь себя. Надпись на золотой табличке была под стать: «Пациентка Г.М. Неизвестного после первой в мире операции по пересадке руки».
Постовая медсестра не без раздражения выслушала Веру и перенаправила тело в городской крематорий.
– Сейчас всех сжигают, моргам запретили принимать тела. Ну, или оставьте у ворот, там отвезут, как проверят.
– А опознание? Или что вы там, блин, делаете? Родственникам сообщить?
– В кре-ма-то-рий, – как для глупой повторила медсестра.
Вера поморщилась от досады и поднялась к Герману. Перед его кабинетом сидела лощеная дева-референт, и Вера неприятно поразилась, насколько та моложе и красивее самой Веры.
– Он занят, – предупредила дева. – Куда вы? Эй! Дамочка!
– Бла-бла-бла, – сказала раздраженно Вера и боком протаранила дверь. В голову лезли предрассудки о романах начальников и секретарш, а потом все оборвалось – Вера увидела Германа. Он устало срезал мертвые листья у здоровенного цветка и на гостей никак не реагировал.
Сзади лаяла что-то дева-референт, но Вера вытолкала ее и закрыла дверь. Герман вздохнул, оглянулся.
– Привет, – робко сказала Вера. Он ответил бесцветным «Говори» и снова занялся цветком.
– У тебя в больнице работает хоть кто-то? Твои жабы меня не слушают.
Некоторое время в кабинете царило молчание, и Вера подумала, что Герман уснул стоя.
– Ты снова говоришь шифровками? – наконец задал он вопрос.
– Что? Нет, это открытый текст. Я привезла труп.
– Зачем?
Герман положил ножнички и отошел к раковине, где стал смешивать с водой удобрение. Вера почувствовала, что теряет контроль над голосом.
– Затем! Я нашла труп и хочу, чтобы ему все провели… нормально. Опознание, блин, похороны, все-такое… Вы, что тут, спите все?
Герман выключил воду и поболтал смесь, чтобы лучше размешать.
– В крематорий.
– Ты изде…
– Вера, – Герман подошел к цветку и стал понемногу поливать, – отвези тело в крематорий…
– Можешь ты на секунду отвлечься от этого фаллоса?
– … затем вернись домой. Поешь. Соберись. Жди очереди на эвакуацию. Сейчас надо разбираться с живыми.
