О его богатстве стало известно не только правителю провинции, но и в самом Риме, где хлеботорговца за известную мзду внесли в списки сословия всадников, хотя надо сказать, что этот невежественный человек не только писал, но и говорил по-гречески с ошибками и почти не знал латыни. Его богатство унаследовал Диомед, у которого мой отец служил смотрителем торговых складов.
Римляне стали спускаться по тропе в город, и она была достаточно широкой, чтобы Диомед мог идти с Аврелием почти рядом, а мы все следовали за ними. Я слышал, как новый куратор сказал вежливо:
– Вижу, что ваш город благоустроен.
– Благоустроен, но обеднел, – жаловался Диомед.
– Однако весьма красиво расположен.
– Но разорен.
– Почему? – подозрительно склонил голову набок вестник, как бы для того, чтобы лучше слышать ответ Диомеда, очевидно уловив в его словах нечто предосудительное и даже недозволенное. Ведь всем было известно, что провинции процветали и со всех сторон неслись к августу благодарения, а тут чувствовалось явное выражение неудовольствия.
– Почему разорен? – повторил вопрос Аврелий.
– Многое пришлось восстанавливать после нашествия костобоков, в царствование блаженной памяти Марка-Аврелия, когда город весьма пострадал. А кроме того, торговля в Томах клонится к упадку, корабли все реже и реже посещают наш порт.
– Со времени нашествия уже прошло около сорока лет!
– Сорок лет. Но это племя не оставило в городе камня на камне. Они поклоняются богу грозы и все разрушают.
– Тацит называл их венетами, – произнес с вежливой улыбкой человек, несший чернильницу и пожелавший принять участие в разговоре.
– Этого я не знаю, – вздохнул Диомед, – но они совершенно разорили провинцию.
– Однако мне известно, что вы даже чеканите свою собственную монету.
– Медные оболы. На такой обол можно купить только ячменную лепешку или вязанку хвороста для очага.
Диомед вынул из кожаного мешочка несколько монет с изображением колоса и показал их на ладони римскому посланцу.
– В чем же причина оскудения?
– Мы живем среди вечной тревоги.
– Ты говоришь о положении на границе?
– Ты угадал. Варвары на сарматской границе до того потеряли страх перед римским оружием, что осмеливаются нападать на пограничные селения, угоняют скот, а жителей часто уводят в плен. Повсюду теперь свирепствуют грабители, и передвижение по дорогам стало небезопасным.
Римлянин был явно недоволен беседой. Он поморщился и стал задумчиво крутить в пальцах завитки великолепной бороды. Еще с тех пор, когда августом был в Риме Септимий Север, вошло в обычай носить такие пышные бороды, хотя за ними часто ничего не скрывалось, кроме пустого тщеславия. Римлянин сказал недовольным тоном:
– Благочестивый август печется о вас, как о своих детях.
– Охотно верю тебе, – поспешил согласиться Диомед.
– Но не допустит крамольных мыслей.
– Как же нам поступить?
– Вам самим следует позаботиться о том, чтобы надлежащим образом починить пришедшие в ветхость городские стены, как это уже сделали некоторые города в северных провинциях.
– К сожалению, город не имеет средств для такого строительства.
– Средства надо изыскать. Разве у вас нет богатых людей, которые своим рвением к пользе государства…
Диомед закашлялся.
– Что с тобой? Поперхнулся? – спросил римлянин в недоумении.
– Соринка попала в горло.
– Это бывает. В таком случае полезно постучать кулаком по спине. Тогда кашель пройдет.
