В долине смертной тени (Эпидемия) - страница 19

– Я не буду выходить из комнаты. Я буду находиться только здесь. И можешь мне делать тест каждые три часа.

– Виталий, у нас не так много тестов. Да и такой необходимости так часто их делать, нет.

– Значит, я могу заболеть в любую минуту. И даже не узнаю.

– Успокойся, сколько тебе говорить, такой угрозы нет. – Софья Георгиевна встала, намереваясь подойти к сыну, но Виталий вдруг отбежал в угол комнаты.

– Не приближайся! – завопил он. – Стой на месте! А еще лучше уйди.

Софья Георгиевна нерешительно остановилась. Она не представляла, как должна себя вести в такой ситуации. Она не узнавала сына, этот жизнелюб, представитель золотой молодежи, плейбой не походил сам на себя. Она, как врач, часто сталкивалась с людьми, которые боялись заразиться. И эти опасения постоянно усиливались. Но чтобы вести настолько трусливо, такого она не припомнит.

– Хорошо, сейчас уйду, – сказала она. – А ты подумай, как себя дальше вести. Все будут спрашивать, где ты, почему не выходишь? Что говорить?

– Говори, что хочешь. Пусть оставляют еду у дверей на подносе. А я буду брать.

Софья Георгиевна посмотрела на его руки и обнаружила, что они дрожат, как у запойного пьяницы. Но ведь Виталий целый день не пил. Или пил?

Но спрашивать Софья Георгиевна не стала. Она вышла из комнаты с мыслью о том, что надо поговорить о поведении Виталия с мужем. Вдруг ему удастся как-то воздействовать на сына, успокоить его. Хотя, что он может ему сказать того, чего она только что не сказала.

Герман Владимирович вошел в комнату сына. Алексей заканчивал разбирать чемодан и раскладывать вещи по полкам в шкаф. Азаров взглянул на отца и продолжил прежнее занятие.

Герман Владимирович сел в кресло и несколько секунд смотрел на Алексея. Он думал о том, что из всех троих сыновей самый младший для него одновременно самый близкий и самый далекий. Возможно, это выглядит как парадокс, но жизнь учит тому, что в парадоксах больше правды, чем в прямолинейных истинах.

– Извини, что зашел к тебе не вовремя, но хотел успеть с тобой переговорить.

Азаров покосился на отца.

– Что-то срочное?

– Именно так. Хочу тебя попросить.

– Ты – меня? – удивился Алексей. – И о чем?

– Я знаю, как вы с Михаилом относитесь друг к другу. Я сейчас не хочу размышлять, насколько тут все справедливо и обосновано.

– А разве не это главное, отец?

– Это, – согласился Герман Владимирович, – но только не в данный момент. Нам всем какое-то время предстоит жить в одном доме. И не стоит превращать эту жизнь в ад. Потом, когда все кончится, можно продолжить выяснять отношения.

Азаров сел напротив отца.

– Ты называешь это выяснением отношений? А я уверен, что это нечто иное.

– В чем-то ты прав, но все же ваши разногласия всегда имели приправу родственных отношений. И от этого невозможно избавиться. Сейчас у нас всех одна задача – выжить. Мы оказались в ужасном положении, мне уже семьдесят пять лет, возраст почти, как у патриархов, а я не припомню ничего похожего.

– А кто в этом виноват? Если бы власть принимала адекватные и своевременные меры, все было бы не столь ужасно.

– Возможно, это и так, но уже ничего не изменишь. Что есть, то и есть. Я хочу одного, чтобы все мои дети, внуки, близкие выжили. А уж потом все остальное. Что ты на это скажешь?

Азаров молча смотрел на отца и думал о том, что, возможно, Ростик прав, и не надо было приезжать сюда. Укрыться можно было и в другом месте. Но ему, Азарову, вдруг очень захотелось побыть вместе с папой, особенно это желание усилилось после развода с Юлии. Он вдруг ощутил, что рядом с собой не хватает по-настоящему близких людей. Вокруг него толчется очень много самого разного народа, но это все другое. И все же, то, о чем просит отец, он не в состоянии выполнить в полной мере.