– Нет, – ответила я, – это другой. Тут он играет начальника полиции Парижа Франсуа Видока.
– Ага, – кивнула тетушка, – вспомнила. Это где убийца – журналист?
До меня сразу не дошло, что она, собственно, сказала. А когда дошло, то я, невольно выругавшись, выключила фильм и повернулась к любезной родственнице со словами:
– Ну, спасибо, тетушка, просветила. Это как в анекдоте, да? «Хорошая книга, никогда не угадаешь, кто во всем виноват. Почитай обязательно, не пожалеешь. Я только на предпоследней странице догадался, что убийца – парикмахер». Большое тебе спасибо!
– А что такого? – выговорила тетя Мила. Потом несколько смутилась и, погладив Тиму-Тему, добавила: – Просто я уже видела этот фильм.
– Да я поняла…
– Ты, Женя, не расстраивайся, – отозвалась она. – Ничего страшного, честное слово – ничего страшного. Между прочим, этот Видок стал прототипом для бальзаковского Вотрена.
– Очень за него рада, – буркнула я.
– За Вотрена?
– И за Бальзака тоже. Ну, тетушка, благодаря твоим стараниям я теперь свободна, у меня появился лишний час. Надо посвятить его себе, любимой.
– Да, конечно, конечно, – отозвалась она. – Ты, Женя, вообще странный человек: то развиваешь бурную деятельность и не спишь по нескольку ночей кряду, то, знаешь ли, лежишь на боку и совершенно ничего не делаешь. Даже я вот меньше похожу на старуху, чем ты в такие моменты.
– Опять пошла агитация в пользу физкультуры и спорта… – вяло отозвалась я. – «Главный академик Иоффе доказал, что чай и коф-фе вам заменят спорт и проф-фи…»
– «…лактика», – договорила тетя. – Кстати, Женя, как тебе этот котик? Он у нас уже два дня живет, а ты до сих пор не сказала, что о нем думаешь.
– Да я о нем не думаю, – отмахнулась я. – Я вообще животных не люблю. Котов там всяких, псов… крокодилов-бегемотов.
– Ну, еще бы ты сказала что-нибудь другое… – разочарованно сказала она.
Я встала, извлекла DVD-диск с «Видоком» и со вздохом уложила его в коробочку. Котик мяукнул, вырываясь из рук тети Милы, и вскарабкался на портьеру. Сделал он это с врожденным мастерством профессионального верхолаза.
– Ох, не люблю я эту живность… – уныло повторила я.
И в ту же самую секунду раздался телефонный звонок.
* * *
Тетушка взяла трубку и произнесла почему-то басом, хотя у нее всегда был вполне нормальный женский голос:
– Алло! Да. Добрый вечер. Евгению Максимовну? Одну минуту. Тебя, Евгения Максимовна, – протянула она мне трубку.
– Слушаю, – сказала я.
– Здравствуйте, Евгения Максимовна, – зазвучал в трубке весьма тонкий, даже чуть писклявый, но, несомненно, мужской голос. Такими голосами, говорят, обладали евнухи в сералях.
– Добрый день, – сказала я, и в ту же секунду чудесный котенок Тима-Тема прыгнул с портьеры прямо мне на плечи. Я аж присела. – С кем имею честь?
– Меня… гм… зовут Федор Николаевич, – представился звонивший. – Федор Николаевич Нуньес-Гарсиа.
– Простите?
– Нуньес-Гарсиа, – терпеливо повторил Федор Николаевич. – Вы, может быть, слышали обо мне или… Словом, я директор тарасовского цирка. А моя фамилия, как вы сами понимаете, испанского происхождения. Моя мать – испанка, которую привезли из Мадрида в конце тридцатых, когда там шла гражданская война. Ну, как мать знаменитого хоккеиста Харламова. Правда, по паспорту я – Лаптев, но я предпочитаю именоваться Нуньес-Гарсией, потому что я не только администратор, но еще и выступаю в качестве дрессировщика. Точнее, выступал до недавнего момента. Хищные звери – это мой конек, – сообщил мой собеседник, невольно скаламбурив.
