Пройдя в конец фургона, я заглянул внутрь через полуоткрытую дверь и увидел Говарда. Он спал в своей нише. Рот его был приоткрыт, глаза тоже. Я вздрогнул – а вдруг он умер ночью? Но заметив, как он дышит и слегка шевелится во сне, я успокоился.
Через час проснулся Мак. Встрепанный и взъерошенный, он выполз из кабины и, неся под мышкой большой кожаный саквояж, исчез в направлении подсобки, устроенной на стоянке. Когда несколько минут спустя Мак явился перед нами, он был вымыт и выбрит, нарядно и чисто одет. Одним словом, готов для божьего дня.
Я присоединился к нему, и мы отправились в кафе.
– А как насчет Говарда? – спросил я. – Разбудить?
– Не нужно. Пусть малыш поспит.
Мак явно хотел поговорить без свидетелей.
– Если его не разбудить, – проговорил он, склонившись над завтраком, – он может проспать целый день. Он хороший парень, но не слишком сообразительный.
Они встретились за шесть месяцев до этого. Говард, двадцатитрехлетний бродяга, пробудил в Маке жалость. Десять лет назад мальчишка убежал из дома, и его отец, известный детройтский банкир, почти ничего не предпринял, чтобы вернуть сына домой. Он жил на дороге и возле нее, много странствовал, брался за случайную работу, иногда попрошайничал, иногда воровал, благополучно избегая церквей и тюрем. Ненадолго попал в армию, но был комиссован как умственно неполноценный. Мак однажды нашел его в своем грузовике и «усыновил» – брал во все поездки, показывал страну, учил паковать груз в тюки и тару (а также учил говорить и действовать), регулярно платил зарплату. В конце поездки, по возвращении во Флориду, Говард оставался в семье Мака и имел статус младшего брата.
За второй чашкой кофе лицо Мака стало сумрачным.
– Ему еще недолго быть со мной, как я думаю, – сказал он. – Может, я и сам недолго буду водить.
Он рассказал, что несколько недель назад у них был странный случай. Мак вдруг вырубился и загнал грузовик в поле. Страховку оплатили, но страховая компания потребовала, чтобы он прошел медицинское освидетельствование. Кроме того, он не должен ездить с напарником – какими бы ни были результаты медицинских исследований. Мак боялся, что у него эпилепсия, что страховщики его в этом заподозрили, и освидетельствование таким образом будет означать конец его водительской карьеры. Чтобы быть ко всему готовым, он уже присмотрел себе новую работу в Новом Орлеане, в страховой компании.
В этот момент подошел Говард, и Мак быстро поменял тему.
После завтрака Мак и Говард сели на старую покрышку и принялись швырять камни в деревянный столб. Вяло и бессвязно тек разговор – болтая о том и о сем, водители отдавались воскресной праздности. Через пару часов им это надоело; забравшись в грузовик, они снова заснули.
Вытащив из фургона пару мешков из джутовой ткани, я устроился позагорать среди разбитых бутылок, колбасных очисток, остатков еды, пустых пивных банок, использованных презервативов и невероятного количества рваной бумаги. Местами через весь этот мусор пробивались ростки дикого лука и люцерны.
Пока я лежал, дремал или писал, мои мысли неоднократно обращались к еде. Позади меня в пыли возилась стайка тощих кур, на которых я посматривал с затаенной надеждой. Дело в том, что еще утром Мак помахивал в сторону этих тщедушных созданий своим пистолетом (очень солидно выглядевшая автоматическая пушка) и говорил с довольным смешком:
