…в этом мире несчастливы… Книга третья - страница 4

О буридановом осле всякое говорят на счет того, почему он сдох с голода. Во-первых, все допускают одну ошибку (как правило): якобы перед ослом, справа и слева, были два пучка душистого сена, а он, бедолага, не мог выбрать. Тот, кто так думает, никогда осла в глаза не видел! Кстати, Жан Буридан, имел в виду совсем другое, когда цитировал Аристотеля об осле, который умер между двумя лужайками душистой травы. Буридан морализировал, Аристотель имел ввиду свободу выбора (это что-то вроде «прав человека» в наше время), а Лейбниц, тоже навел тень на плетень, превратив осла… в философа! Так вот, я начала с Гераклита не случайно. Это Гераклит впервые написал об осле, который уснул, стоя на мосту и глядя на воду, не дойдя несколько шагов до лужайки с душистой травой. Спокойное течение реки его усыпило, а так ничто вокруг не изменялось, осел не успел проснуться и умер с голода.

…Несчастные мухи алейские! Несчастные буридановы ослы… А тут еще появились глобальные социальные сети…

Историю, какую я хочу сейчас рассказать, я слышала от моего мужа – ученого международного масштаба и мировой известности – много раз. Она, эта история, его, несомненно, волнует «по-живому». И волнует по разным причинам. Но, как и подобает творческим личностям, всякий раз Евгений, рассказывает эту историю, по-разному. И, конечно же, всегда – правдиво! Макс Фриш, любимый писатель моего мужа, в романе-притче «Назову себя Гантенбайн», утверждает: «Человек сначала что-то переживает, а потом придумывает историю тому, что пережил… Ибо, нельзя дальше жить, не придумав истории того, что пережил!». Так вот, и к настоящему времени, когда я это пишу, мой муж еще не «сочинил» до конца истории, которую пережил тогда, на Капри, в ноябре-декабре 1989 года. А, переживания его были там «катастрофически» (его выражение) насыщенными событиями, и впечатлениями от них, на которые интеллект до сих пор не может адекватно отреагировать.

Есть такой хороший психологический прием: если то, что ты пережил, долгие годы не «отпускает» тебя, «забудь» (как Гантенбайн), что с тобой произошло. Думай о персоналиях, которые были с тобой тогда рядом. А рядом тогда с Евгением были: Василий Иванович Белов, Николай Николаевич Скатов. Это – самый близкий «ряд». Второй ряд: Раиса Максимовна Горбачева, дочка русских эмигрантов, знаменитейшего архитектора, художника, отважного воина, графа Леонида Романовича Сологуба (победителя в конкурсе на монумент в честь 300-летию дома Романовых), Ирина Леонидовна Сологуб и полковник Ордена иезуитов, профессор философии и психоанализа, потомок первого мецената Рафаэля – герцога Урбинского Гуидобальдо да Монтефельтро Джованна Фельтриа (который заказал Рафаэлю три картины: две битвы Святого Георгия с драконом и портрет своей сестры, герцогини ди Сора, вдовы Джованни делла Ровере) – падре Эжидио Гуидобальдо. Раису Максимовну, кандидата философских наук, мой муж знал по Философскому обществу СССР, где он был в то время главным (последним главным в СССР) ученым секретарем.

Самое интересное с персоналиями. За исключением Раисы Максимовны, члена Правления ФО СССР, с которой мой муж встречался часто в ФО, других соотечественников он знал только заочно, и никогда с ним на родине не встречался.

Василий Иванович Белов (несмотря на то, что у моего мужа и Василия Ивановича был общий друг – Василий Макарович Шукшин) для Евгения был «небожитель», живой классик русской литературы, каким были для него Пушкин, Толстой, Тургенев, Чехов и т. д. О Николае Николаевиче Скатове, известном пушкинисте, Женя знал от меня и нашей родственницы, сотрудницы «Пушкинского Дома», Елизаветы Григорьевны Щуко, Николай Николаевич «проживал» для Евгения недалеко от Василия Ивановича. Я имею в виду русский «Олимп».