Может, мне так показалось из-за тусклого света в коридоре, но я уверена, что вижу, как Кэз морщится.
– Вроде того.
– Что значит «вроде того»?
– Я… – Он стискивает зубы. – Мне еще нужно продумать, составить план и… написать его. Но я справлюсь, – быстро добавляет он. – Обещаю. Правда, мам. Я тебя не подведу.
Следует долгое молчание.
– Хорошо. Ладно, мне пора, меня зовет пациент, но скоро поговорим, ладно? И обязательно сосредоточься на эссе. Если ты отнесешься к нему хоть вполовину так же серьезно, как к запоминанию сценариев, тогда…
– Я понял, мам.
Что-то вроде тревоги на мгновение искажает его черты, когда он завершает звонок.
Затем, развернувшись, чтобы уйти, он замечает меня, сидящую на корточках в сумраке коридора, и ловит мой взгляд второй раз за этот день.
– Ох, – говорит он.
В то же самое время я встаю и выдаю:
– Извини!
Мы продолжаем, перебивая друг друга:
– Я не видел…
– Честно, я не пыталась…
– Это круто…
– Мне как раз нужно идти в…
– Ты же Элиза, верно? Элиза Линь?
– Да, – говорю я медленно и даже сама слышу настороженность в собственном голосе. – А что?
Он приподнимает одну бровь, следы тревоги уже начисто исчезли с его лица. Как-то подозрительно быстро – может, у меня галлюцинации?
– Ничего. Просто стараюсь быть дружелюбным.
Безобидный ответ. Вполне разумный.
И все же…
У нее до сих пор нет друзей здесь.
– Ты… слышал, что сказал мистер Ли? – Жалею в ту же секунду, как только эти слова слетают с моих губ. Хочется стереть это мгновение. Есть определенные вещи, о которых лучше не упоминать, даже если оба собеседника в курсе проблемы. Например, прыщи. Или классный руководитель, заявляющий перед всеми, что у тебя нет друзей.
Тот факт, что новые друзья мне, вообще-то, не нужны, ни на что не влияет.
На секунду Кэз задумывается. Прислоняется к ближайшей стене, так что оказывается ко мне вполоборота.
– Ага, – признает он. – Слышал.
– Надо же!
– Что?
Я издаю неловкий смешок.
– Думала, ты соврешь. Ну, знаешь. Чтобы пощадить мои чувства, или что-то в этом роде…
Вместо того чтобы продолжить тему, он наклоняет голову и настороженно спрашивает:
– Слышала, как я говорил по телефону?
– Нет, – отвечаю я, не подумав, но тут же начинаю мямлить: – Ну почти…
– Очень мило, что ты пытаешься пощадить мои чувства, – говорит он. В его голосе столько иронии, что мне хочется испариться на месте.
Меня посещает ужасающая мысль: а если он подумал, что я его фанатка? Охотница за айдолами? Еще одна наивная влюбленная одноклассница, из тех, что ходят за ним хвостом? Поджидаю его тут по углам, чтобы привлечь внимание. Я и сама много раз видела, как это бывает: ученица прячется за мусорным баком или стеной – и, оп! – тут же выскакивает на Кэза, стоит ему завернуть за угол.
– Я не хотела подслушивать, – говорю я в отчаянии, поднимая обе руки вверх. – Я даже не знала, что ты придешь сюда.
Он пожимает плечами, его лицо невозмутимо.
– Хорошо.
– Честно! – почти молю я. – Клянусь тебе!
Он смотрит на меня долгим взглядом.
– Я же сказал: «хорошо».
Но по его голосу не скажешь, что он поверил мне до конца. Мою кожу покалывает, смущение и раздражение согревают щеки. Видимо, чтобы испортить все окончательно, я произношу:
– Я не… я даже не фанатка.
Проходит секунда, на миг его лицо принимает выражение, которое трудно прочесть. Что это, удивление? Я чувствую, как внутри все переворачивается, а сердце стучит так сильно, что вот-вот выпрыгнет наружу.
